Это нечестно.
Она склонила голову, прядь тёмных вьющихся волос упала на грудь.
— Я тут подумала... Тебе так важно чтобы все было по правилам... Ты знаешь, что если брачная ночь не состоится, как положено, то брак могут аннулировать?
И улыбнулась короткой лукавой улыбкой.
— И что мы будем с этим делать?
Я шагнул ближе. Анька ухватила меня за пушистый халат и подтянула еще ближе.
— Нужно, чтобы брачная ночь была хотя бы у одного из нас.
Развязала мой халат. Член уже стоял, вскочил, едва я Аньку на постели увидел. В горле у меня пересохло. Я смотрел на то, как бретелька соскользнула с плеча, оголяя грудь и торчащий сосок. Как губы Аньки тянутся к моему члену, а затем ее рот открывается. О, он был таким горячим изнутри... Я хотел уронить Аньку на постель и затрахать вусмерть, с трудом заставил себя сдержаться. Нельзя. Но обследовать Анькину грудь, попробовать на вкус ее соски я себе позволил. Кончил до позорного быстро — Анька была слишком классной, да и секса у меня полгода не было, даже больше уже.
Затем, поцеловав ее в губы я потянулся рукой к ее промежности. Анька была такой мокрой, что насквозь промочила трусики. Я застонал, чувствуя, как вновь твердеет член.
— Я могу сделать все ртом и пальцами, — прошептал я.
— Не стоит, Марат. Пока не стоит. Потом, через пару месяцев...
И прижалась ко мне, упираясь в мой живот своим беременным, обхватила пальцами член, обещая, что для меня на этом еще ничего не окончилось.
Пожалуй, я слишком быстро привыкла к богатой жизни в статусе жены Язгулова. Беременность моя, слава богу, была стабильна, токсикоз давно остался позади. Марат на работу собирался почти бесшумно, уходя кормил кота. Татьяна приходила по оговорённому времени, и спать я привыкла часов до одиннадцати — никогда в моей жизни такого не было. Просыпалась я обычно от возни детей в животе и легкого чувства голода. Но — не сегодня.
Я подсознательно всегда прислушивалась к происходящему что в своем животе, где барахтались мои дети, что в квартире. И сегодня я проснулась от звука шагов.
— Марат? — спросила я громко, вставая.
Накинула халат, бросила взгляд на часы — десять утра. Марат в это время плотно работает, но может выдался свободный час и он решил заглянуть домой? Я вышла из комнаты и замерла — в дверях детской, стояла Римма Павловна. Стояла и рассматривала комнату моих детей.
— Спите? — вздернула она бровь, и посмотрела на часы на руке. — Неудивительно.
— Что вы тут делаете?
— Пришла в квартиру своего сына, разве не заметно? — перевела взгляд снова на детскую, помолчала минуту другую, затем продолжила. — Знаете, у меня же тоже близнецы были. Такая беременность тяжелая... Родила раньше срока, кесарево сечение экстренное. Один сын не выжил. Да и матку мне разрезали так варварски, что детей я больше иметь не смогла. Медицина тогда была не так развита.
— Марат мне об этом не говорил.
Римма Павловна смерила меня выразительным взглядом — дескать кто ты такая, чтобы сын с тобой делился сокровенными семейными тайнами.
— Когда он был ребёнком, мы ему об этом не рассказывали. Не хотела, чтобы смерть новорожденного брата как то сказалась на мировосприятии сына. Рассказала, когда он уже вырос. А там бизнес, дела, перелёты, деньги, первые женщины... Он воспринял новость очень легко, боюсь и не думает об этом больше.
Мы снова замолчали, каждый думая о своем. Во мне всколыхнулась волна сочувствия к этой женщине, такой маленькой и хрупкой. Она проживала то же, что и я, только больше тридцати лет назад, когда волшебной операции ей сделать не могли. Я все же — более сильная. Я со всем справлюсь. А Римма Павловна и сейчас такая тоненькая, в молодости, верно, совсем была тростинкой, да и жизнь судя по всему не готовила ее к трудностям.
— Я сочувствую вам, — искренне сказала я. — Я понимаю, через что вы прошли.
Видимо, делать однояйцевых близнецов у Язгуловых — это семейное.
— Тогда поймите ситуацию глубже. Вы поженились, я знаю, даже не пригласили... Вы скоро станете матерью. И вы должны меня понять! Понять, что мать готова на все, ради того, чтобы ее ребёнок был счастлив! За последние годы медицина так шагнула вперёд... Марат молод, ему сорока еще нет. Он встретит женщину, другую, ровню себе. Они смогут зачать ребёнка благодаря достижениям медицины. Своего ребенка, — горячо сказала моя свекровь. — Просто отпустите его. Я полагаю, растить двух детей дорого. Мы заплатим вам, купим вам квартиру. Не в Москве, лучше подальше... Не обязательно в глубинку, вы хотели бы жить за границей, Анна? Мы заплатим, да и Марат честный человек, он не оставит вас ни с чем. Просто отпустите его, чтобы он был счастлив.
Во время длинной тирады она не сводила с меня глаз.
— Я буду бороться за счастье своих детей, — ответила я. — Но иногда для того, чтобы ребёнок был счастлив, достаточно признать, что он уже достаточно вырос, чтобы совершать ошибки и самому строить свою жизнь.
Римма Павловна печально вздохнула и покачала головой.
— Не понимаете... Мой сын красив, богат, молод. Конечно, он вскружил вам голову. Посмотрите на него и посмотрите на себя. Все, что у вас есть, это только смазливая внешность. Да и возраст. Вам уже тридцать. Несколько лет вы посвятите этим младенцам. Там уже климакс не за горами, это если вы еще не останетесь бесплодной после кесарева сечения. Вы крадете у моего сына возможность завести родных детей.
— Хватит, — четко сказала я.
— И получается, что все нажитое, не побоюсь этого слова поколениями семьи Язгуловых достанется детям, рождённой от бесприданницы из глубинки. Повезет еще если вы здоровы, а кто отец детей? Наверняка какой нибудь подонок бросивший вас беременной... Замечательный генофонд!
Я задохнулась от ярости. Кем бы она не была, неважно из каких побуждений — она не имела права меня оскорблять.
— Отдайте мне ключи от квартиры и проваливайте, — я старалась контролировать свой голос, чтобы не позволить эмоциям взять верх.
Римма Павловна гордо вскинула голову, впрочем не потревожив ни единого волоска на своей идеальной укладке.
— За забывайтесь, милочка. Я — Язгулова.
Я ехидненько улыбнулась.
— Я тоже Язгулова. Анна Язгулова. Я нахожусь
