женат никогда, — отвечает с набитым ртом.
— Ну да, зачем жена, когда мама есть, — говорит Аселька, жуя.
— Вот именно, — соглашается он.
— Но мать-то не вечна, Муха. Помрёт, кто о тебе заботиться будет? — усмехается.
— Слушай, Киселька, — говорит с поддельным восхищением, — ты такая прозорливая. Как я сам об этом не подумал?
— Вот! Слушай умных людей, — спокойно отвечает Аселя, словно и не было никакой “Кисельки”, за которую она могла и в челюсть дать.
Я на всякий случай разворачиваюсь и смотрю вниз, чтобы убедится, что дядя Муха жив и здоров, а не бьется в конвульсиях.
— Дин, кушать будешь? — Аселя подняла взгляд.
— Спускайся, дочка, — приглашает мужчина, — покушай.
— Нет, спасибо. Я не хочу — снова отворачиваюсь.
Аселя не настаивает, потому что знает, что в поездах я практически не ем и мало пью, чтобы лишний раз не бегать в туалет, который оставляет лишь чувство брезгливости, даже в таком новом и современном поезде.
Вновь монотонный стук колес уносит меня в безмятежные дали, из которых спустя время Аселькин хохот возвращает в реальность.
— Ты что, больной? — смеётся она. — Серьёзно улетел в трико и в сланцах? — заливается смехом.
— Ну да, поспорил же.
— Ну ты дурак! Поехать провожать друга и улететь с ним на спор в домашней одежде. И как ты вернулся?
— На поезде, как ещё? Двое суток корячился. На зарплату врача не налетаешься.
— Мда! Мамка твоя как это пережила? Дин, ты проснулась? — увидела она меня, ворочающуюся. — Весь день проспала, ночью что будешь делать? — голос её необычайно мягкий.
— Я схожу в туалет, — встаю и спускаюсь. — Умоюсь и опять спать.
К моему удивлению, в туалет нет никакой очереди, а в коридоре стоит полная тишина. Время близится к одиннадцати, и прошло всего лишь восемь часов пути из сорока. Ещё полтора дня плестись в этом поезде, чтобы добраться до маминой родины, куда билет на самолёт стоит почти как до Токио. Но дело не в деньгах. Асель была на том самом злосчастном рейсе, который рухнул в аэропорту Алматы, так и не успев взлететь. Она отделалась ушибами и ссадинами, но фобию летать получила пожизненною. Это, наверное, единственное, чего боится Аселя.
Прохладная вода освежает даже в таком пропахшем химией помещении. За все эти дни, наверное, впервые всматриваюсь в себя в зеркало и ужасаюсь своему отражению. Лицо осунулось, глаза потускнели, а кожа стала бледной и серой, словно из меня выкачали всю кровь. Я стала призраком. Без Дамира для меня нет жизни. Я просто живой труп.
Я открываю дверь, и сердце замирает на мгновение, а затем бешено колотится, пытаясь вырваться наружу. Дамир стоит в коридоре, словно мираж, как видение, которого я боюсь и жду одновременно. Я перестаю дышать, буквально забываю, как это делается. Хочу моргнуть, чтобы видение исчезло и перестало преследовать меня, изводя мою душу. Я не верю, что это реальность. Но его глаза, полные надежды и отчаяния, смотрят прямо на меня. Ноги, будто не подчиняясь моему мозгу, несут меня к нему, а руки стремятся ощутить мощь и тепло его тела, сомкнувшись вокруг его толстой шеи.
— Дамир, — выдыхаю я его имя, словно это последнее, что я могу сказать, прежде чем силы оставят меня, а душа взлетит от счастья, покинув мое тело.
— Жаным, — произносит он, прижимая меня к себе и отрывая от пола. В этот миг всё вокруг теряет смысл. Я не ощущаю ничего, кроме его крепких объятий, будто он держит меня за пределами этой реальности. Мое лицо прячется в его широкой груди, и я несусь куда-то, забыв обо всём.
Щелчок закрывающейся двери возвращает меня к действительности. Понимаю, что мы вошли в купе, в котором кроме нас никого нет. Это люкс со своим душем и туалетом. Едва успеваю ощутить холодный воздух, как Дамир опускает меня на кровать, и я утопаю в его жарких объятиях и жадных поцелуях.
— Скажи, что мне это не снится, — шепчу я. — Скажи, что ты не плод моего больного сознания, — молю, не веря своему разуму. — Ты правда здесь, в этом поезде?
— Я ведь сказал, что никогда тебя не брошу. Никогда не оставлю. Даже если ты будешь меня умолять, — шепчет он в порыве страсти.
Пусть все летит к чертям собачьим, как одежда, что срывается с нас. Я не хочу больше так жить! Я задыхаюсь без него! Я хочу ощущать его всего и везде, на себе, в себе, под собой. Он заполнил собой весь мой мир. Он как глоток свежего воздуха, который необходим мне для жизни. Я обвиваю его руками, прижимаясь к нему плотнее, словно боюсь потерять.
Резким рывком Дамир входит в меня и, тут же подхватывая, сажает на себя. В блаженной улыбке он расслабляется, откинувшись спиной к стене и смотрит на меня глазами полными желания и наслаждения. Я чувствую, как он хочет, чтобы я вела, дает понять, что сейчас важны только мои чувства и желания. А я хочу испытать оргазм. Хочу погрузиться в блаженство и эйфорию, и мне действительно не важно кончает ли он. Я слишком изголодалась по нему, по удовольствию, что приносит его тело. И я не буду довольствоваться одним разом. Я ускоряю темп, чтобы кончить еще раз, а его нежные, но в тоже время страстные поцелуи заставляют мое тело извиваться от возбуждения и немыслимого экстаза. Каждое его прикосновение, каждый поцелуй вызывают волны удовольствия, которые разливаются по всему телу. Я полностью погружаюсь в это ощущение, позволяя себе потерять контроль.
— Дамир, прости меня, — шепчу, я, как только он ослабляет хватку, кончив в меня долго и протяжно. — Я ошиблась. Это не ненормальная страсть, — смотрю ему в лицо глазами полными раскаяния. — Это ненормальная любовь.
— Этим она и прекрасна, Дина, — улыбается он, усмиряя дыхание. — Не убивай ее.
— Это она меня убивает, — подавляя желание плакать, произношу я. — Я не смогу без тебя жить, а с тобой мне нельзя.
— Дина, ты уже достаточно взрослая, чтобы самой решать, что тебе можно, а чего нельзя. Думаешь, твоя Аселя взъелась на меня из-за прошлого? Главное, ты простила меня, а её прощение меня не волнует. Я ей благодарн, что она заботилась о тебе и спасла жизнь, но её мнение меня абсолютно не интересует. И она это прекрасно знает. Поэтому бесится. Я ее не устраиваю как кандидат в твои мужья, потому что не такой покладистый и удобный. Я не Ринатик, который перешел бы из маминкиных ручек в ее и которым бы она помыкала. Твоя тетка поняла это ещё в первый
