Вячеслав. — То есть точечным, прицельным воздействием повредить и уничтожить.
— Звучит очень оптимистично, — сказал Наварский.
— Спасибо, — кивнул парень. — К сожалению, пока только на словах. Я не буду перечислять сложности, с которыми мы столкнулись, работая над этой идеей. Главная в том, что пока мы можем заставить «светиться» только очень ограниченные виды клеток. Но хорошая новость: одни из них — клетки, продуцирующие меланин. Давайте я вам кое-что объясню.
Он поднял листок с какими-то рисунками и химическими формулами.
— Это меланоцит — клетка, производящая меланин. Меланин — вещество, защищающее организм от ультрафиолетового излучения. Условно он делится на четыре вида, но нас интересуют только два: эумеланин и феомеланин. Эумеланин — это чёрно-коричневый пигмент. Люди с преимущественной выработкой эумеланина, как правило, кареглазые, с более темной кожей и цветом волос и хорошо загорают, люди с избытком феомеланина — пигмента жёлтого-красного, как правило, голубоглазые блондины и сгорают, стоит им вообще выйти на улицу в погожий день.
— Но Светлана, — сказал Наварский. — У неё тёмные волосы и смуглая кожа, но при этом избыток феомеланина?
— И это очень хороший вопрос, — ответил Вячеслав. — Именно поэтому Светлана нам подходит. И её уникальный избыток феомеланина, который нам удалось заставить светиться.
— То есть? — вздрогнул Наварский. Теперь он покрылся потом совсем не из-за перца и мурашками сразу. Его словно кинуло одновременно и в жар, и в холод.
— То есть мы его видим, — сказал Вячеслав.
— Видите, значит, может удалить? — уточнил Сокол.
— Да, — кивнул парень.
— Но… — подсказал Наварский.
— Но мы не можем отличить, какие из этих клеток поражены раком, а какие нет.
— Но раз они все аномальные, — выдохнул Сокол. — Можно же удалить их все.
— Аномалия сама по себе неопасна. Но на приборе это будет выглядеть примерно вот так, — показал он картинку, где силуэт человеческого тела был сплошь покрыт огоньками.
Глава 53
— И что это значит? — рассматривал картинку Сокол.
— Нам понадобится не один год, чтобы удалить все клетки, Денис. Не один год непрерывной работы прибора, в котором нужно лежать, не шевелясь и практически не дыша, чтобы методично и прицельно убить каждую клетку.
— То есть это невозможно, — обречённо выдохнул Наварский.
— Но у неё нет столько времени! — одновременно с ним выкрикнул Соколов. — Зачем же вы нам всё это рассказывали?
— Потому что есть надежда, что, благодаря её особенностям, мы сумеем найти способ выделять именно раковые клетки. Но для этого нам нужно время и образцы.
— В общем, вам просто нужен подопытный кролик, — откинулся к спинке стула Соколов, — помочь которому вы ничем не можете, но зато он может умереть не просто так, а во имя науки. Я правильно понял?
Вячеслав тяжело вздохнул.
— Да, мы ничего не обещаем. Мы можем только попытаться.
— И сколько это будет стоить? — спросил Наварский.
— Если она согласится, то ничего. Нам нужны добровольцы.
— Терять которым, в принципе, нечего, — кивнул Соколов.
— Поймите, в науке ничего не бывает быстро, но без людей, которые согласны участвовать в экспериментах, тестировать лекарства и приборы, давать базу исследованиям, не случится и прорывов.
— Да, мы понимаем, — кивнул Игорь.
— Ну, мой телефон у вас есть, — ответил Вячеслав. — Вы можете со мной связаться, если захотите что-нибудь уточнить, вы или Светлана. Подумайте. До связи!
— До связи. Спасибо! — ответил Наварский и отключил телефон.
— Тут даже обсуждать нечего, — сходил к столу за пивом Сокол, подал Наварскому бутылку, но тот не стал пить.
— Да, обсуждать и правда нечего, — вздохнул Игорь.
На что только он надеялся? На чудо? На вмешательство потусторонней силы? На божий промысел? На то, что они не просто так встретились, в этом был какой-то великий смысл?
— Я ей, конечно, скажу, — покачал он головой. — Но пусть она сама решает.
— Что решает? Где ей умереть? — кипятился Сокол. — Здесь или где-то в Китае, в каком-то исследовательском центре, где от неё будут отрезать по кусочку для исследований, а потом пришлют нам в цинковом гробу, что осталось, если пришлют?
— А что ещё мы можем сделать? — развёл руками Наварский. Он не заметил, когда они перешли на «мы», словно это их общая проблема, но мы так мы.
— Ладно, надо это обмозговать, — встал Сокол.
— Ты куда? — остановился в дверях Наварский, когда тот вышел в коридор и стал натягивать на себя рубаху.
— Хочу к ней съездить.
— Зачем? — смотрел на него исподлобья Игорь.
— Затем. Не задавай глупых вопросов.
— Всего один, можно? — достал Наварский из кармана нож. — Это твой?
— О, — удивился Сокол. — Где ты его взял?
— У дочери. Но вопрос неправильный. Как он у неё оказался?
— Ради бога, — поднял тот руки, — только не гони волну, папаша. Она совершеннолетняя.
— Что ты сказал? — замер Наварский.
Замер как тигр для прыжка, готовый не просто его порвать — порвать в клочья.
— У тебя только одна попытка, — смотрел он на друга не моргая. — Одна, Сокол. Да или нет?
— Нет. Нет! Успокойся! И пальцем я её не трогал.
Наварский медленно и едва заметно выдохнул.
— Игорь, ну ты чё, честное слово? — развёл руками Сокол. — Ты за кого меня принимаешь? Мне твоя Анька как дочь. Я, блядь, совсем, что ли, отбитый на всю голову. Вы поссорились. Ей нужен
