был совет. Поддержка. Правда. Не знаю, что там ещё. Ей было плохо. Я в тот день как раз к ним заходил, — остановился он. — По твоей просьбе, между прочим.
— Угу, и клеился к моей жене, — кивнул Наварский.
— Захотел бы, склеил, — скривился Сокол. — Давай не будем. Твоя дочь ждала меня у машины. Мы покатались, поговорили, и я вернул её домой.
— Всё? — приподнял бровь Наварский.
— Ну, потом она ещё раз приходила. Когда узнала, что Лерка погорячилась. Что не было у вас ничего, ну и вообще.
— Приходила сюда?
— Нет, в редакцию.
— Я провёл для неё экскурсию, мы выпили кофе и разошлись. Это ничего не значит, Игорь.
— Для тебя может быть. А для неё?
— И для неё. Поверь. Я друг её отца. Я работаю на радио. Ей это нравится, немного льстит. Думаю, она козыряет знакомством со мной перед своими друзьями — для этого я ей и нужен. Ей восемнадцать лет, Игорь, ну, честно, она просто девчонка. Симпатичная, интересная, забавная, классная девчонка. Но я не тот, кто ей интересен.
— Ладно, уговорил, краснобай, — хмыкнул Наварский. — Но я слежу за тобой, так и знай, — вручил он ему нож.
— Напугал ежа голой жопой, — усмехнулся тот.
— Тебя подвезти? — натянув пальто, достал Наварский ключи от машины.
— Ну подвези, если больше тебе нечем заняться, — закинул тот на плечо куртку.
— Д’артаньян, ёб твою мать, — качнул головой Наварский, глянув на друга, и открыл дверь.
В чёртовой съёмной квартире его ждал ужин из полуфабрикатов, холодная постель и телевизор — заняться ему действительно было нечем.
И особенно печально, что завтра был выходной, а Наварский опять принёс с работы кучу бумаг, чтобы чем-то себя отвлечь.
Поздно вечером он сидел на подоконнике в комнате, чужой, скучной, тёмной, и смотрел в небо.
Один.
Всё, как никогда, казалось бессмысленным.
Ссоры. Обиды. Правда. Ложь. Правила. Принципы.
Жизнь. Смерть.
Люди — песчинки в вихре мироздания.
Он знал, что завтра проснётся и будет всё по-прежнему.
Есть он или нет, счастлив или разбит, как старый баркас, солнце всё равно взойдёт.
Зачем это всё?
Человеку нужен человек.
Всего один человек.
Тот самый.
Та.
Глава 54. Валерия
Как там у классика? Работа избавляет нас от трёх великих зол: скуки, порока и нужды.
Не знаю, как у Вольтера, который это сказал, я поняла: работа — это то, что после десяти лет сидения дома реально помогает просраться.
Как же я полюбила свой дом, диван, свои стоптанные тапки и возможность просто присесть.
Я полюбила даже мамины сырники.
Когда приходишь после четырнадцатичасового рабочего дня, и сырники идут за милу душу.
И никаких проблем с мамой. Мне не о чем с ней спорить. Нет сил разводить дрязги. Нет желания выяснять отношения. Некогда перевешивать по-своему шторы. Постирала — спасибо, перегладила — прекрасно. Пожарила рыбу без вытяжки — отличное решение. Вообще всё устраивает. Дайте только лечь, поднять повыше гудящие ноги, и я прощу всё.
Вообще, я должна была выходить два через два, но работать, правда, было некому, и я работала сколько могла. За первый стол, то есть к покупателям, пока вставала редко — разбирала товар, читала инструкции, запоминала названия новых препаратов, училась работать на кассе.
Мне словно снова было двадцать, я была такой же неумехой, с той лишь разницей, что мне не выдали новую спину, новые ноги и новые мозги. Мои отчаянно скрипели, но я старалась.
Моей любимой шуткой теперь была шутка про работу:
— Чем занимаешься?
— Работаю.
— А ещё?
— В смысле «ещё»?
Иногда хотелось плакать от усталости, иногда рыдать от бессилия, иногда всё бросить — да пошло оно всё! Но я каждое утро вставала, готовила детям завтрак и к восьми утра тащилась на работу, за редким исключением выходных, которые, конечно, иногда брала.
Сегодня был именно такой день. Выходной. Даже два. Завтра тоже.
Мы собрались провести его с детьми. Погулять, посидеть в кафе, девчонки просились в книжный, я обещала им с первой зарплаты накупить книг. Нас ждал запойный марафон в «Подписных изданиях» — первая зарплата лежала у меня на карточке, а вечером я ехала на встречу с одногруппниками — Баженов всё же организовал встречу.
И, можно сказать, мы справились — уставшие, но счастливые тащились с девчонками из «Подписных изданий» через Фонтанку по Аничковому мосту, когда я случайно подняла голову и увидела его у ограждения, рядом с одних из коней.
Господин Лугачёв собственной персоной.
Хоть мы и не встречались — директор «Кнопика» не снизошёл до личной встречи — но я его узнала. Во-первых, дважды съездила в его сраный ремонтный салон, и один раз даже проследила за ним до стоянки, во-вторых, конечно, полазила в его социальных сетях. Я бы узнала этого мудака в любой толпе, а здесь он стоял с дамой и разговаривал по телефону.
— Подождите-ка меня, дети, — поставила я на гранит мостовой сумку с книгами. — Я сейчас.
И уверенно подошла к засранцу.
— Артур Николаевич? — обратилась я, когда он закончил разговор.
— Да. Чем могу?.. — осмотрел он меня с любопытством.
— О, мы не знакомы лично, но вы меня знаете, — достала я свой телефон. — Сейчас.
Написала ему «Привет!» и аппарат в его руке блякнул сообщением. Он открыл.
Изменился в лице. Уголок рта брезгливо дёрнулся, а в глазах появилось столько презрения, что прям холодком потянуло не от реки, а от него.
— Вижу, узнали, — улыбнулась я. — Польщена.
