не хотела приносить страдания своей смертью.
Наверное, ей нравился Соколов, он не мог не нравиться, но это был уже его выбор, не её.
И Соколов погоревал немного, но как-то быстро утешился и сделал то, чего уже никто от него не ожидал — вернулся к жене.
Он всё так же работает на радио, всё так же имеет толпы поклонниц, но Наварский бы соврал, если сказал, что он не изменился. Он стал другим.
Они все изменились. Все стали другими.
Может, однажды и этот мир тоже станет другим.
Может, однажды в нём поверят, что дружба между мужчиной и женщиной существует, как существует множество других вещей, которые нам неизвестны. Когда-то ведь, с трудом, но мы всё же поверили, что земля не плоская. И костры инквизиции перестанут, наконец, пылать, безжалостно казня тех, кто посмел сказать: «Есть женщина…», а нет, простите (зачёркнуто) «Она вертится!»
Ведь не всегда даже один неверный шаг можно исправить.
Лера всё же написала своей подруге.
Она не спрашивала, что тогда произошло, налаживать отношения и так было непросто. Но они смогли и теперь снова переписываются или созваниваются каждый день.
Хотя однажды разговор об этом всё же зашёл.
— Слушай, а на что ты тогда обиделась? — подвинула Лера фотографию, поставив ту, где они все вместе на первый план. — Я же всего лишь написала, какая я ужасная мать.
— Я тогда никак не могла забеременеть, мне слушать плохая ты или хорошая было невыносимо. Ты мать, а я нет.
— Это бы мне и в голову не пришло. Ты ни разу даже не заикнулась.
— Не заикнулась, но мне от этого было не легче.
— А сейчас? Сейчас у тебя всё в порядке?
— Сейчас у меня всё то же самое, но я отношусь к этому иначе. Я старая дева, но мне плевать. У меня есть друзья, есть свой ресторан, есть мужчина, с которым мы можем три часа обсуждать, как добиться идеальной корочки на мясе, и ещё полночи перезваниваться, чтобы поспорить, класть ли кардамон.
— Что же это за волшебный мужчина?
— Он женат, Лер. Но он повар, а его жена совсем не любит готовить. Мы дружим.
— М-м-м… дружите, значит. Ну-ну, — подумала она и вернула вперёд фотографию на вьетнамском пляже, что стояла как напоминание.
— Серьёзно тебе говорю.
— Да, я верю, верю. Пришли мне его фотографию.
— Да без проблем. Скину. Слушай, я тут ещё хотела с тобой поделиться. Нашла в сети девушку, она так потрясающе читает стихи. И не только стихи. Ты только послушай.
— Обязательно, — кивнула Лера, увидела присланную фотографию и вздохнула.
«Не стоит винить себя за ошибки, — сказала ей с экрана девушка с жёлтыми глазами. — В моменте мы принимаем неверные решения, потому что считаем их единственно правильными. Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. А ты сделала всё, что могла. И даже больше. Ты же знаешь. Прости себя за свои ошибки и двигайся дальше — это тоже забота о себе».
— Ой, не то случайно отправила, — сказала подруга. — Вот сейчас то.
Как хорошо быть чьей-то навсегда
И знать, что это не слова пустые.
Как хлеб, делить и душу, и года,
Глядеть в глаза безмерно дорогие.
Как хорошо быть чьим-то навсегда
И знать, что не оставит, не обманет,
И вытащит из-под любого льда,
И никогда любить не перестанет.
Родное тело обнимать в ночи
И знать, что будет так уже навеки,
Сливаться вместе, как весной ручьи,
Тонуть в родном дыхании и смехе.
И освежать, как летняя гроза,
И чувствовать, как греешься и греешь,
И знать, что в этих дорогих глазах
Ты никогда уже не постареешь. *
___
*Зельвин Горн
— Я тебе тоже кое-что отправила, — ответила ей Лера и улыбнулась.
— Вау! Это что?
— Да, так, один акробат. Мы с ними как-то в одно время отдыхали во Вьетнаме. Наслаждайся!
Она отключилась и пошла обнять Наварского.
Конец
