— Ты подобрала не лучшую аналогию. Пуанты рвутся и изнашиваются, люди — нет, — весьма жестко поправил меня Вит.
— Люди нет, но чувства к ним — точно. По крайней мере, у твоего отца.
Вит повернулся ко мне, и внезапно я испытала острое дежавю. Мы лежали так же после совместной ночи, практически в тех же позах. Только тогда он на меня не смотрел, а теперь — да. Я поежилась и повернулась, подтянув колени к груди. Перелом ныл, мышцы — тоже. Следовало продолжать говорить и обращать на это как можно меньше внимания.
И я все-таки это спросила:
— Почему у тебя нет детей?
Астафьев фыркнул и отвернулся. Я понимала, что влезла на территорию слишком личного, но что-то подсказывало, что ответ на этот интересующий всех вопрос можно получить. Именно сейчас.
— Думала, что все люди твоего круга женятся, предполагая именно это. Разве нет?
Вит молчал, глядя в потолок, а потом вдруг выдал:
— Сначала не выходило, а потом она сказала, что устала, хочет взять перерыв и попытаться сделать карьеру.
— Ты просто идиот, — сказала я без обиняков.
Было как-то горько, что Вит мог бы получить любовь любой женщины, но намеренно выбрал ту, от которой потребовал не чувств, а партнерства.
— Прости?
Кажется, теперь я его разозлила. Но мне было все равно. Мне самой было плохо, и Вита хотелось взбесить тоже. Странно, что он не стал возражать против выбранной мною темы.
— Женщины хотят детей либо от любимого мужчины, либо когда придавит биологическими часами, и тогда уже неважно, от кого. Сделать быстро и отвязаться от неприятного вопроса у твоей супруги не вышло. Теперь придется ждать, когда пробьют ее внутренние куранты.
— Я знаю, — сказал он устало. — А хуже всего то, что она знает, что я знаю. Она позволила мне это понять. Она что-то знает и заставляет меня расплачиваться. По-моему, внутри женщины, на которой я женился, кусок льда.
Я невольно зацепилась за эту фразу и взглянула в лицо Вита. Он правда так называет жену? Женщиной, на которой женился? Совсем как я Елизавету — матерью моего отца. Просто потому что язык не поворачивается назвать «моя бабушка». Или даже просто «бабушка», потому что под этим уже понимается какое-то отношение непосредственно ко мне. Так и он. Мне не должно было стать тепло от этой мысли, но… стало. И даже злость чуточку угасла.
— Забавно, я думала, что у тебя — тоже.
— И наверняка именно поэтому я сейчас спасаю заблудшую балерину.
— Спасаешь свои вложения, — подчеркнула я.
— Думаешь, когда я увидел тебя на сцене впервые, ты танцевала многим лучше Маргариты? — спросил он с усмешкой. — Я бы запросто мог велеть Адаму натаскать твою дублершу, и он бы это сделал так же славно, как с тобой. К слову, это было бы куда целесообразнее, чем восстанавливать травмированную танцовщицу с возможной зависимостью. И тем не менее я здесь.
— А какое отношение это имеет к балету? — спросила я с насмешкой. — Ты здесь, я здесь, под одной крышей и даже в одной кровати, кроме того ты разочарован в своем браке и один раз мы с тобой уже спали.
— Вот, оказывается, как ты все видишь, — протянул Вит. — Стала циничной, значит.
Я лишь пожала плечами. А что? Можно подумать, Астафьев не преподносил наши отношения в именно таком свете.
— Вит, мне нужен балет. Я всю жизнь на него поставила. Не надо Маргариту, она никогда не станет мной, ты же знаешь. В ней нет надрыва. Именно об этом говорил Адам, когда рассказывал, что из поломанных людей получаются лучшие танцоры…
— Поэтому ты за него так держишься? За свой надрыв, в смысле. Беда таких людей, как ты, Павленюк, в том, что вы думаете, будто все самое страшное с вами уже случилось. Но это ложь, что страданий нам всем отмеряно поровну. А значит, ты запросто можешь сделать себе намного хуже. Тебе не о балете надо беспокоиться, а о качестве жизни, которое может сильно ухудшиться после твоего героизма. Тебе лучше?
Я поджала губы и мотнула головой. Мне не было лучше, просто болтовня отвлекала.
Внимательно глядя на меня, Вит вытянул в сторону руку, и я, не став долго раздумывать, устроилась у него под мышкой. Подоткнула одеяло так, чтобы не было видно обнаженной кожи и положила руку к нему на грудь. В комнате было довольно тепло, но кожа моего спонсора на ощупь оказалась прохладной.
— Укройся покрывалом, — предложила я.
Отказываться Вит не стал и тут же устроился в моей постели с максимальным комфортом. Тепло от соприкосновения тел даже сквозь ткань чуть уняло дискомфорт, и по коже побежали знакомые мурашки. Ситуация была крайне двусмысленной, но ничего постыдного мы не делали. Я спряталась в одеяле, он тоже, и оба мы думали о своем. Разве что он перебирал пальцами мои волосы, но что в этом криминального? И все же личного в этой ночи было в разы больше, чем в сексе, чем за все годы нашего знакомства.
— Тебе надо поспать, — тихо сказал Астафьев.
— Ты же понимаешь, что я не могу, — огрызнулась я. — Сам спи.
— Я бы с радостью, но пока ты не уснешь, так и будешь возиться. И не дашь мне спать.
— Так иди к себе, — снова ощетинилась я.
— Рот закрой. И глаза тоже. А теперь попытайся уснуть.
Я раздраженно засопела, но попыталась заснуть. Ночь была очень долгой. А когда утром уставшая и измученная я обнаружила рядом спящего Вита, окончательно растерялась. Моя жизнь вышла из-под контроля.
Я проспала под капельницей весь день и всю ночь. Мне обещали, что это не продлится больше пяти часов, но измученный организм, очевидно, посчитал иначе. Проснулась я только на рассвете и теперь в первых лучах непривычно яркого южного солнца рассматривала спящего в кресле Вита. Зачем он здесь? Почему не ушел? Испугался, что не просыпаюсь?
Сердце сжалось от странной радости, и я постаралась выдавить из себя эти бессмысленные ожидания. После капельницы и целебного сна я чувствовала себя намного лучше, и теперь мир виделся намного более радостным. Немалую роль в этом сыграл доктор. Переживания по поводу опасности травмы не оправдались. Хирургически вправлять кости не пришлось, но минимум шесть недель следовало ходить в тейпе и жутковатых ортопедических туфлях, а потом предстояла сложная реабилитация. Но прогноз был благоприятным. Вит спохватился вовремя. К слову, с наркотиками тоже. Этот вопрос волновал его чуть ли не сильнее перелома, и врач, составив картину, пообещал понаблюдать за мной более внимательно. Но не преминул заметить, что сильное тело и спортивный характер должны помочь.
Больше всего меня беспокоило то, что доктор отругал Вита за то, что тот «недоглядел за женой», и взял обещание, что тот станет присматривать за мной в течение лечения самым лучшим образом. Уж не знаю, как Астафьев собирался это осуществить, но он поклялся выполнить все наказы, и доктор ему поверил. Выходит, документы у меня были на имя супруги Вита. И я должна была остаться каким-то образом во Франции так, чтобы наблюдаться, но сама не могла о себе заботиться. Да что там, даже в Москве не нашлось бы человека, готового помочь мне справиться со всей этой ситуацией. У Машки с Дэном дети — не до меня, Эд совсем из другого теста, а Юре даже шнурки завязать не доверишь! И что делать? Сидеть в домике и ездить на такси ко врачу, периодически отчитываясь Виту?
— Доктор сказал, что для балерины у тебя очень низкий болевой порог и это объясняет, почему ты начала принимать наркотик. Но он считает, что все будет в порядке.
Я даже не заметила, как Вит проснулся и теперь вздрогнула.
— Пока ты спала, сделали еще один рентген. Все в порядке, — добавил он.
— А что дальше?
— Дальше?
— Он вправил мне перелом, но где я буду наблюдаться? Врач сказал, что мне понадобится помощь, и придется возвращаться в Москву за этим…
— Пока ты остаешься здесь. И я тоже. Дальше решим.
Это было очень странно. И еще неправильно.
— Вит, что происходит? — потребовала я. — Зачем ты здесь? Мог бы вышвырнуть меня из труппы или отправить на лечение. Почему мы вдвоем во Франции в кабинете врача, который считает, что ты мне муж?
