справлюсь в случае чего.
Да и с другими тоже. Главное быть в себе максимально уверенной. Не испытывать страха перед мужчинами.
Так что спокойно открываю защелку и наживаю на ручку.
И только хочу сделать шаг и распахнуть дверь шире, кто-то появляется из тени и заталкивает меня внутрь.
И этот кто-то удивляет даже больше ангела, который мог бы ко мне явиться и рассказать, как все эти годы оберегал меня от изнасилований. Но кажется, он бросил свою работы. В теории он бы даже мог мне об этом рассказать.
В такой же невероятной теории, как появления здесь уехавшего из ресторана Никиты.
Он закрывает дверь на защелку. Ерунда. Дать по яйцам, разбить нос и выйти. Ерунда, но я не двигаюсь, просто не могу пошевелиться под его горящим гневом взглядом.
И он все ближе, и мне нужно защититься. Но у меня все приемы самообороны вылетают и фантазии о наказании.
Никита ничего плохого мне не сделает, но нелепый страх глушит разум, как глушат радиосигналы военные. Может хотя бы азбука Морзе? Может голубиная почта? Хоть что-то, только открыть рот и сказать придурку уйти. Закричать: Спасите! Спасите от любви.
Никита подходит вплотную, обдавая меня запахом виски, опаляя ментоловым дыханием, обжигая голое плечо пальцами. Глаза в глаза и воздуха не остается. Только поединок без слов, где победителей не только осудят, но и сожгут.
Никита толкает меня к стене и с воем тремя четкими ударами разбивает кафель над головой.
— Ты хоть представляешь, как мне хочется тебя ударить? Задушить, чтобы твои глаза из орбит вылезали, чтобы кожа посинела, а ты умоляла о пощаде. Стояла на коленях и извинялась! — шипит он и снова бьет кафель. Да еще с таким треском, так что на меня попадает капелька крови. Я скашиваю на нее взгляд и собираю пальчиком, почти бездумно беру в рот, возвращая взгляд своему маньяку. И теперь ясно, что он заразил меня своим безумием. Сволочь.
— Так чего же ты ждешь? Может быть, ты хочешь убить меня? Убей меня, Никита… — еле слышно выдыхаю я, сжимая руки в кулаки в жажде отбить любую атаку. Драться с ним на смерть. И я готова была к любой войне, к любой драке, кроме этой…
— Вые*ать мне тебя хочется больше.
Никита рычит и сминает волосы на затылке, точно так же, как губы в жадной попытке изнасиловать мой рот.
— Не смей, не здесь! — ворчит Аленка между рваными, влажными поцелуями. Но я уже отключаюсь. Рядом с ней не могу контролировать себя. — Там твоя невеста, родственники! Нельзя, Никита!
Хлесткое «нельзя» срабатывает, как красная тряпка для быка.
«Нельзя» говорит мне отец. «Нельзя» говорят мне пиарщики, «нельзя» шепчет совесть. Но запретный плод столь сладок, а губы столь мягки и приветливы, что дыхание спирает. Сердце колотится сильнее. Совесть и нормы, привитые с детства, летят в трубу.
Одна рука вплетается в высокую прическу, тянет, чтобы причинить боль. Показать, какой нож Алена всадила мне в спину. Другая рука уже шарит по блестящей юбке платья, которое било по глазам весь вечер. Весь вечер изнуряло меня жаждой увидеть то, что под ним.
И я уже не в силах ждать. Собираю ткань в кулак, хочу сорвать к чертовой матери. Дергаю.
— Никита, — рвется в затуманенный похотью мозг голос. Сладостный, мягкий с хриплыми нотками, пока я глотаю кофейное дыхание. — Не рви, только не рви.
Открываю глаза, осознавая, что сопротивления не будет, будет только битва за возможность скорее достигнуть разрядки.
И мой меч давно наточен и готов рваться в бой.
Прижимаюсь теснее, вдавливаю в зеркальную стену, смотрю в пьяные, ставшие почти фиолетовыми глаза и стремительно хватаю в плен губы.
Грубо толкаюсь языком, скольжу по ее, почти падаю в бездну собственного безумия. Прекрасно знаю, что она шагнет за мной. Куда угодно на этой неделе. Куда угодно, если бы я мог…
Она уже шагает, целуя сама, отвечая рвано, быстро, словно спешит.
Только вот не хочу торопиться, с ней хочется смаковать каждую секунду самого процесса, а разрядку оставить на десерт.
Идеальный десерт между ног, где уже так влажно… Сука…
— Никита, я уже достаточно возбуждена, времени нет.
— О, ты это осознаешь? Осознаешь, что там ждут люди, которые могут в любой момент узнать кто ты такая. Осознаешь, как мало у нас времени?
— Тварь! — оттягивает она мои волосы, кусает губу, а меня это только сильнее заводит. Кроет невыносимыми ощущениями. Поэтому ее платье уже на талии, а мои зубы до тихого вскрика кусают сосок.
— Представь, что чувствую я, когда знаю, что у меня остались долбанные семь дней… И поверь мне, я использую каждый. Ты потом секс так возненавидишь, что никогда ни с кем не переспишь, — дергаю трусы и рву их нахер, чтобы скорее пальцы ощутили в полной мере ответное желание. Влагу, что буквально стекает по ним.
Конец уже болезненно трется об ширинку, и я облегченно выдыхаю, когда освобождаю его и прижимаю к шелку кожи на бедре и выше. К влажным припухшим губкам, сквозь которые хочется ворваться на всю длину пульсирующего хера.
— Хватит болтать, трахай или уходи, — злит она меня, спешит, чтобы важные дяди не прознали об истинном положении вещей.
— Торопишься? — хмыкаю, хватаю за лицо одной рукой, а второй раздвигаю ноги. Направляю член и головкой скольжу по складкам щели, так что Аленка кусает губу и хочет прикрывать глаза. — А я вот не хочу торопиться. На меня смотри. Смотри, кто тебя трахает, чтобы потом ты всегда меня вспоминала.
— Дурак ты, если думаешь, что собираюсь забывать, — опускает она руку сама, чуть прогибается и принимает головку в себя. Потом и вовсе всю длину с протяжным, сладким стоном: — Никита…
— Тогда зачем? Зачем, блять? — нащупываю бедренные косточки и устраиваю член удобнее, полностью ощущая всю тесноту и жар глубины. Двигаюсь мягко, почти ласково, подготавливая тело к желанному насилию.
Кажется, что в жерло вулкана попал, настолько горячо и влажно. И своя собственная лава уже стремится наружу.
— Не ответишь?
— Не могу говорить, — распахивает она глаза шире, сильнее сдавливая стенки влагалища, заставляя меня почти кончить, пока член то проникает до конца, то выходит почти весь. — Никита…
Вытаскиваю член, чтобы немного стряхнуть напряжение, и разворачиваю Алену спиной, прижимаю к зеркалу и с рыком всаживаю член обратно.
Одна рука на шее, другая на груди и вот уже разгоняюсь. Наши бедра сталкиваются на скорости бесперебойного молотка, сворачивая внутренности мне, делая еще прекраснее ее.
Такая настоящая,
