И это самое неприятное. Алекс так щедро потчевал ее нудными перечислениями недостатков своей жены, что она стала заочно питать к ней отвращение. Однако эта женщина оказалась доброй и отнюдь не жестокой. Вполне возможно, что еженедельную стирку она делает только в «мягком» режиме. И совсем она не меланхолическая моралистка. У Фелисити Дрейк чувство юмора трезвее, чем у всего Общества анонимных алкоголиков.
Вокруг Алекса стала собираться толпа, жаждущая анекдотов, и Мэдди решила сбежать. Она чувствовала, что у нее от тоски может в любой момент начаться кровотечение. Выбравшись из суматохи и толчеи, она пошла по лужайке к летнему домику. Бассейн был на зиму закрыт брезентом, который лежал на каркасе. Она беспечно ступила на эту шаткую конструкцию. Каркас начал пружинить под ее весом и вспучился, как ее живот. У нее внутри тоже вода, подумала Мэдди. Она полна тягучей, чавкающей жижи. Океан аморфной жидкости.
– Мне кажется, тебе хочется убить меня, – раздался голос из тени.
Мэдди не испугалась.
– Скажем так: не надейся дожить до пенсии.
– Я все время думал о тебе. Я скучал. Прошло столько времени.
– Да? А я и не заметила. – Мэдди подпрыгнула на этом своеобразном батуте. – Как быстро летит время, когда тебя одолевают мысли о самоубийстве.
– Послушай, у меня были большие проблемы. Я пытался спасти белого широкомордого носорога от истребления.
– Не грузи меня всей этой натуралистской чушью. Ты просто прославленный извращенец. Ты только и делаешь, что снимаешь фильмы о том, как животные спят друг с другом или пожирают друг друга. В твоих фильмах больше секса и насилия, чем в любом фильме Майкла Уиннера.
– Послушай, ты не представляешь, через что я прошел. Может, ты уйдешь оттуда? Это может повредить ребенку.
– А тебе-то что? – насмешливо осведомилась Мэдди.
– Антология Фелисити – это вообще не антология. – Голова Алекса следовала за движениями Мэдди так же, как головы зрителей на Уимблдоне, только в вертикальной плоскости. – Это роман. Обо мне! Поэтому нельзя сейчас бросать ее. К тому же, у нас ужасные проблемы с новой няней. Она из Восточной Германии. Няня из «Штази». Представляешь?
– Джиллиан говорила, что вы не способны жить с собаками, – заявила Мэдди, раскачиваясь из стороны в сторону. – А я заступилась за тебя. Сказала, что ты способен.
– Не шути. – Алекс схватил ее за руку, чтобы она не упала, когда приземлится на батут. – Трудно передать, какое напряжение царит у меня дома. Даже Мориарти чувствует это. Он на грани нервного срыва. Иногда он опять становится прежним, веселым и счастливым. Но большую часть времени он огрызается. Дерет ковры, жрет удобрение для цветов. Мне пришлось поставить замки на буфет. Сначала я держал его на валиуме, а сейчас он лечится у психолога. – Он взял ее за руку, чтобы помочь перебраться на край бассейна, и Мэдди даже сквозь плотную ткань платья ощутила знакомое тепло его пальцев. Она чувствовала, что, несмотря на гнев, готова капитулировать. Одного прикосновения оказалось достаточно, чтобы она закружилась по орбите вокруг Планеты либидо. – Ты отрезала волосы.
– Ага, чтобы не отрезать тебе яйца. – Нужно поскорее убежать от него, и тут без ракеты-ускорителя не обойтись. – Не беспокойся. Через несколько недель ты будешь счастлив, как кобель с двумя членами. У меня же будет ребенок, и меня депортируют. Тогда ты сможешь все рассказать своей жене. Хватит материала на отличную статью. Я стану героиней твоих анекдотов.
– Я же мучаюсь! Неужели ты не замечаешь? Я люблю тебя. – В сумрачном свете лицо Алекса казалось маской смятения. – Какая боль, Мэдди! Я ломаю жизнь своим детям. Фелисити тоже мучается. Я плох в любовных делах. Я слабею, когда вижу боль.
– Слабеешь умом, это ты имеешь в виду?
– Ты не понимаешь, что это такое. В таком состоянии почти невозможно сохранить себя как личность. Ты хоть представляешь, сколько потерявшихся знаменитостей собралось на переполненных компьютерных дисках?
– Да ладно тебе, Алекс. Ты слишком высок для синдрома «коротышки».
– Добродушие – это защитный механизм, чтобы скрыть от всех, как ты беззащитен и раним внутри.
– Что ты пытаешься сказать? – насмешливо поинтересовалась Мэдди. – Что ты личность, замурованная в мужском теле? Я права?
– Если человеку постоянно талдычить, что он бесстрашен, он в конце концов начинает верить в это. Но это все чепуха. – Алекс снял пиджак и попытался накинуть его на плечи Мэдди.
Однако она скинула его и поспешно отошла в сторону, дабы преодолеть силу его притяжения.
– Знаешь, Алекс, тебе бы следовало выкрасить волосы в светлый тон. Под цвет твоих мозгов.
– Я страшно страдаю, Мэдлин. Из всего человечества через эту пытку прошли и остались живы только я и Иисус.
– О, па-жа-луй-ста, – на правильном английском осадила его Мэдди. – Избавь меня от описания твоих страданий…
– Ладно. – Он показал ей свои ладони. – Смотри. Никаких дырок.
Заметив на ее лице намек на улыбку, он поднял с земли пиджак, выставил перед собой, как матадор – красную тряпку, и медленно двинулся на Мэдди. – Мэдди. – Он похотливо улыбнулся. – Ягненочек, Лизуха, моя ка-ра-сивая малышка…
– Какой же ты врун. – Мэдди кулаком ткнула его в грудь. – Ты сочинил самого себя. А в действительности учился в частной школе. У тебя богатые родители.
– Я все равно пошел своим путем! Я начинал с самых низов! Я ни у кого не просил помощи, когда был в заднице!
– Ага. Вот ее ты и поцеловал. – Она снова пихнула его в грудь. – Ты обещал уйти от жены. И не ушел. Ты обещал жениться на мне. И не женился.
– Я не могу повернуть обстоятельства так, как тебе хочется. Кто я, по-твоему? Бог?
– Нет. Ты старше.
– А это уже удар ниже пояса. Мэдди бросила на него надменный взгляд и похлопала себя по животу.
– И это тоже! – всхлипнула она в приступе жалости к самой себе. – Я вынуждена жить у Гарриет. Ты видел ее! Следит за каждой ложкой! У меня болит спина. Ноги сводит судорогой. Ступни отекли. Даже мой проклятый пупок вывернулся наружу!
– Ты превращаешься в ипохондрика, любимая. – Сделав резкий бросок, Алекс все же накинул пиджак ей на плечи и придержал его руками. – Почему бы тебе, ради разнообразия, не проявить интерес к моему телу? – Его голос тек, как сливки из кувшина. Мэдди снова ощутила исходивший от него запах свежеиспеченного хлеба. Перед ней стоял тот самый мужчина, который сочинял про нее стишки и распевал их на мотив кантат Баха. Мужчина, с которым она испытывала многогранный, как гитарные переборы, оргазм и которому дарила наслаждение, венчавшееся страстными криками. Алекс улыбался ей той самой озорной «бери-или-уходи» улыбкой. И она, естественно, взяла.
– Потому что именно оно и стало причиной всех моих проблем, – тихо ответила она и провела его руками по своему телу. – Что? Почему я не слышу «Эй, ты отлично выглядишь!» или «Ты в отличной
