Я вырываю руку из ладони Лёвы. Пихаю ему в руку стакан и бросаюсь через дорогу, едва загорается зелёный свет. Слышу, что Лёва что-то кричит вслед, но я не могу оторвать взгляда от фигуры женщины. Просто боюсь, что она исчезнет. Бегу со всех ног. А когда остаётся всего пара шагов, я замираю. Смотрю на ровную спину и не могу пошевелиться. А потом всё же выдавливаю жалобно и тихо:
— Мам…
Женщина вздрагивает и оборачивается. Хмурится. И окидывает меня взглядом с ног до головы.
— Ты Даша Барсова? — холодно спрашивает она. Глядя в голубые глаза матери, слыша её голос, я не могу поверить, что она жива.
— Мамочка, — шепчу жалобна. — Мамочка, — меня трясёт так, что я не могу сделать шага.
— Девушка, не отнимайте моё время, — хмурится женщина. — Вы кто?
— Я Маша… Маша Синичкина. Мам… — я пытаюсь поднять руку, но тело абсолютно непослушно. — Ты меня не помнишь? Совсем не помнишь?
Лицо женщины смягчается. Она внимательно вглядывается в моё лицо.
— Твоя подруга тебя сюда направила? — спрашивает тихо.
— Какая? Нет. Я гуляла. А тут ты… Не могу поверить… Мамочка… Можно… Можно я тебя обниму, мам? — прошу, не замечая слёз на щеках.
Женщина растеряно кивает. Я делаю шаг вперёд и утыкаюсь лицом в родное плечо мамы. Рыдаю навзрыд, чувствуя такой родной запах, который не могут перебить даже духи. Это моя мама. Моя родная и любимая мамочка. Мама, которую я считала мёртвой и которая, кажется, меня не помнит.
— Маша? Лёва? — слышу удивлённый голос Даши. Отстраняюсь от женщины и смотрю на подругу.
— Ты знала?
— Я не была уверена, Машунь. Я хотела убедиться. Я не могла давать тебе надежду, — виновато прикусывает губу. — Прости. Ангелина, поговорим в кафе? — обращается она к моей маме.
— Ангелина? — переспрашиваю я. Даша кивает. Подходит и сжимает мою руку.
— Прости, моя хорошая, — шепчет, когда мы заходим в кафе. — Я не могла говорить, пока не буду убеждена, что это твоя мама. Это ведь она? — я киваю.
— Она почему-то меня не помнит. Или делает вид, — едва слышно говорю я.
— Не говори глупостей, Машунь. Может, она, как и я, забыла.
— Меня? — нервно вскрикиваю я.
— Сейчас всё узнаем, — Даша сжимает мою руку. — Мы с Лёвой будем за соседним столиком. Не переживай, Маш.
Как не переживать? Как быть спокойной?
Женщина садится за столик. Я опускаюсь на стул напротив. С жадностью разглядываю черты родного лица. Такая красивая. Статная. Уверенная в себе. Стягиваю с головы капюшон и шапку. Непослушные кудряшки рассыпаются по плечам. Я убираю из с глаз и натыкаюсь на странный взгляд мамы. Она чуть хмурится. Щурит глаза. И смотрит внимательно.
— Мам, ты меня совсем не помнишь? — жалобно спрашиваю я.
— Нет, малышка, — грустно улыбается женщина. — Два года назад меня нашли без сознания с полной потерей памяти. Я не помню своего прежнего имени. Своей прежней жизни. Я открыла глаза в больнице и начала свою жизнь с чистого листа.
— Вообще ничего не помнишь? — от отчаяния хочется кричать.
— Иногда всплывают неясные обрывки. Я знаю, что у меня есть. Мне часто снится маленькая девочка. И…
— Подожди, — я торопливо достаю из кармана телефон. Руки дрожат. Телефон падает на пол.
— Маленькая, — рядом оказывается Лёва. Присаживается на корточки. Обхватывает мои руки горячими ладонями и заглядывает в глаза. — Всё хорошо. Успокойся.
Протягивает телефон, на котором после падения появилась трещина. Парень так же незаметно исчезает.
— Твой парень? — с улыбкой спрашивает мама.
Я киваю. Дрожащими пальцами пытаюсь найти нужный альбом в галерее.
— Вот, — поворачиваю к ней экран. — Эту девочку?
По тому, как стремительно меняется лицо женщины, я понимаю, что ответ будет положительным.
— Можно? — протягивает руку, которая дрожит.
— Конечно, — я передаю ей телефон.
Мама медленно перелистывает фотографию за фотографией. Знаю, что на каждой из них мы. Мама плачет. Смотрит чуть рассеянно, будто вспоминая моменты, когда была сделана каждая фотография. Я нервно грузы ногти, не зная, как женщина отреагирует.
Она вскидывает вдруг полные слёз глаза и говорит строго:
— Не грызи ногти, мышонок.
А в следующий миг я потеряла сознание от переизбытка эмоций.
Глава 39
Маша
Открыла глаза и взглядом упёрлась в синюю спинку дивана. Я у папы дома, мигом поняла я. Поморгала часто, приходя в себя и сбрасывая слабость. Приподнялась на локте и тут же зажала рот ладошкой, чувствуя, как к горлу подступила тошнота. Что же так плохо? Упала обратно на мягкую подушку, подтянула одеяло выше и перевернулась на другой бок. Вздрогнула и подавилась воздухом, когда увидела спящего Виктора Павловича и положившую ему на плечо голову маму, которая сладко посапывала. Ущипнула себя за руку, не веря тому, что сейчас вижу. Мой мозг до сир пор не верит в то, что моя мама жива. Я же каждые выходные ходила к ней на могилку. Приносила цветы. Кто тогда находится сейчас под землёй? Кого захоронил мой отец? Ведь он было твёрдо уверен, что мама мертва. Иначе бы точно её нашёл.
От волнения и свалившихся на мою голову переживаний снова закружилась голова. Задышала часто, ртом ловя воздух, чтобы прогнать тошноту. Эти четыре месяца вышли слишком эмоциональными, наполненными событиями, сбивающими с ног. И, как оказалось, я вовсе к ним не была готова.
— Мышонок? — я столкнулась с такими голубыми как у меня глазами взглядом. — Как ты, родная моя? — мама осторожно выбралась из объятий мужчины, с какой-то особой нежностью проведя ладонью по его колючей щеке.
— Мам, ты знаешь Виктора Павловича? — нахмурилась я.
— Это долгая история, Маша.
— Мы никуда не торопимся, — нахлынула детская обида. Меня она не сразу вспомнила. И в её взгляде не было такого тепла и такой любви, как сейчас. Глаза наполнились слезами. Где тут справедливость?
— Машунь, как ты себя чувствуешь? Что-то болит? — мама опустилась на колени рядом с диваном, не обращая внимания на то, что мнётся её дорогой костюм. Тёплая узкая ладонь отвела волосы с моего лица.
— Болит, мам, — я отвела взгляд. — Сердце болит. Я два года считала, что тебя больше нет в живых. Оплакивала. Каждую неделю ходила на могилу. А меня ты даже не вспомнила. Не вспомнила ведь? — я кинула взгляд на растерянное лицо мамы.
— Машенька, память не вернётся по щелчку пальцев. Чудо, что я вообще хоть что-то вспомнила.
— Откуда ты знаешь пап… Виктора Павловича? — в лоб спросила я, впившись взглядом в лицо мамы, чтобы не пропустить ни одной эмоции. И я увидела, как мама дёрнулась. Как её лицо покрылось румянцем. Как быстро забегали глаза.
— Не знаю я его, — быстро ответила женщина.
— Врёшь. Зачем ты мне врёшь? Я же вижу, что ты его знаешь давно. Насколько давно?
— Маш…
— Мам, — я дёргаю головой, уходя от прикосновения мамы, — мой вопрос не настолько сложный! Как долго ты знаешь Виктора Павловича?
— Со школы, Машенька.
— И? Это всё, что ты можешь мне сказать?
— Маш, я не понимаю, — мама хмурится и качает головой. — Я знаю, что виновата перед тобой, девочка моя. Забыла. Потеряла. Позволила этому… — осекается. — Позволила ему добраться до тебя. Но… Маша, не нужно отталкивать меня, доченька.
— Прости,— покаянно шепчу я, опуская глаза. — Я сама не знаю, что на меня нашло. Просто… всё так неожиданно. И… мам… я просто так злюсь, что ты жила где-то без меня. Что я была вынуждена жить с отцом в одном доме. Он же… он больной, мам…
— Я всё знаю, Машенька. Всё знаю. Всё в прошлом, веришь? Частично, но я вспомнила.
— Почему у тебя другое имя, мамуль? — я подкладываю руку под щёку и рассматриваю лицо мамы. Такое ощущение, что за два года она помолодела. Хмурая складка между её бровями исчезла. Уголки губ приподнялись. В голубых глазах появилась искра.
— Меня нашли на дороге без сознания с разбитой головой. Я потеряла много крови. Когда я пришла в себя после операции, не могла ответить ни на один вопрос. Не помнила ничего. Ни имени, ни возраста, ни семьи. Меня увидел один знаменитый фотограф, который лежал в соседней палате, — мама улыбается тепло. — Не знаю, что именно его во мне зацепило, но он предложил мне сняться для обложки журнала. Обещал хорошие деньги. А деньги мне были нужны, — мама берёт мою руку и прижимается к ней губами. А потом прижимает к своей щеке. — Он дал мне имя, сделал документы, увёз во Францию.
