Ну вот к чему это она сейчас про окна? Ах да! Сергей Потапов. С виду вроде положительный герой, любитель птиц. А если заглянуть подальше? За занавесочку? Вот то-то и оно.
Или, допустим, ее муж Леша. Или теперь правильнее говорить «бывший муж»? Но ведь они пока еще не развелись. Вот именно «пока». Разве штамп в паспорте играет какую-нибудь роль?
Вот, казалось, она знает его как свои пять пальцев, до самого донышка. Ан не тут-то было. Донышко оказалось с двойным дном, простите за тавтологию — туфтологию, как говорит Анька. Или это каламбур? Так или иначе, а что там творится у него в душе и прочих жизненно важных органах, ей, Вере, неведомо. В глаза не смотрит, не говорит, а цедит. Как будто это она его обманула, чистого и непорочного, наставила рога и увила их алыми лентами. «Если вы узнали, что вам изменила жена, и решили прыгнуть с пятнадцатого этажа, вспомните, что у вас выросли не крылья, а рога». Ха-ха-ха. А также копыта, хвост и густая жесткая шерсть. А у обманутых жен тоже вырастают рога? Или у них-то как раз крылья?
Вот интересное, между прочим, открытие — раньше она об этом никогда не задумывалась: получается, что черти бывают исключительно мужского пола. И как же тогда они расплодились в таком невероятном количестве, если имя им легион?
Какая же ерунда лезет в голову! В головенку, ударенную об асфальт… Хорошо, что нельзя читать чужие мысли. Вот где был бы дурдом! Хотя, конечно, интересно, что думает о ней Потапов (если он вообще о ней думает) и какие черные замыслы роятся в дурной Лешкиной голове.
Вот и Машка ее вчера ошарашила: «Что, — говорит, — толку от этих мужчин? Кому они нужны? Сделал свое дело, родил ребеночка — и свободен». Где-то услышала (где вот только, хотелось бы знать) и уцепилась, как за спасительную соломинку. Бедная, бедная Машка. Она, Вера, и не думала, что ей так сокрушительно плохо. Вроде веселая, ест с аппетитом, спит нормально, учится, играет, а в школе на уроке рисования написала черной краской слово «страх». Другие дети — желтое солнце, зеленую траву, синее море, а Машка — черный страх. Вот это и сидит сейчас в ее маленькой душе, пока папаша зажигает на смятых простынях, не будем говорить с кем.
Ах, эти смятые простыни не давали Вере покоя. Неужели он говорит своей, не будем говорить кому, те же слова, которые уже сто лет не говорит ей, Вере? И так же целует, прикусывая нижнюю губу? И шепчет на ухо бессмысленную сладкую чушь, задыхаясь в пароксизме страсти? И засыпает, положив на живот тяжелую теплую руку? И она ощущает на шее его дыхание…
«Не думай об этом!» — велит себе Вера. И думает, думает, думает, прокручивая в голове бесконечные вариации одного и того же сценария.
Однажды, холодным зимним вечером (теплым летним, душистым весенним, дождливым осенним), он вернется и скажет:
— Прости меня, Вера! Я жестоко ошибся, но понял, что жить без тебя не могу. Только ты! (Были такие духи в прошлом веке).
Или (скорее всего):
— Прости меня, Вера! Я люблю другую женщину, но понял, что не могу жить без Машки. Давай попробуем начать все сначала. Забудем все ради нее.
Или (наиболее вероятно) вернется молча, наскучившись отгоревшей любовью, и заживет параллельно, угловым жильцом.
А может быть, навсегда уйдет из их жизни, все больше отдаляясь с годами, тая в дымке воспоминаний, — муж другой женщины, отец чужих детей, мужчина чьей-то мечты.
Но предположим, что он все-таки вернулся, и даже раскаялся, и пал к ее ногам, роняя цветы и слезы. И лег в ее постель.
Вот этот сценарий — а-ля «Вернись, я все прощу» — для нее? Она простит? По-христиански — без сцен и упреков, что когда-то вот этими самыми руками, губами и гениталиями… Нет, не сможет — вспомнит всякий раз, как он к ней прикоснется.
А он захочет к ней прикасаться, однажды потеряв интерес? Разбитую чашку не склеишь — еще одна банальная истина. Зачем же тогда пытаться? А что делать? Отпустить, махая белым платком? Но ведь она и не держит…
Однажды ночью, когда он еще возвращался под утро и ложился в ее постель, чужой, равнодушный, она сказала, глядя в напряженный, коротко стриженный затылок:
— Прости меня, Леша. За все плохое, что было между нами, за все обиды, которые я тебе нанесла, за грубость, за глупость, за непонимание. Прости…
— Что за чушь! — раздражился он, стряхивая с плеча ее руку, и Вера уловила сладкий запах чужих духов.
Он испугался, что она пытается его удержать, а она отпускала. Уже тогда…
Может быть, все дело в ее женской непривлекательности? Как ничтожен ее сексуальный опыт! Бывший муж Леша, махнувший хвостом (или что это было?), Гена-Вагинак и одноглазый пират Сергей Потапов. Все правильно — Бог любит троицу.
Стоп, стоп, стоп! А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее. Оговорочка прямо по Фрейду. Какое отношение к ее сексуальному опыту имеет Сергей Потапов? Она что, думает о нем в этом качестве? На уровне подсознания? Ну так спите спокойно, Вера Петровна. А главное, берегите горло от экзотических чад и домочадцев одноглазого пирата Сергея Потапова…
Артем был везде. Как воздух. Вроде не видно, а попробуй отними — и нечем дышать.
Впрочем, таким неуловимо-эфирным созданием он оставался исключительно для Ани. Для всех остальных был вполне реальным и горячо любимым отцом, зятем, сватом и братом.
Родители, как выяснилось, принимали его с распростертыми объятиями, Ба так просто души не чаяла, и Стаське, похоже, нынешняя ситуация тоже очень нравилась. Этакая захватывающая игра в казаки-разбойники, где два веселых разбойника — дочка с папой — спасаются от злобной мамаши, которая только все портит, везде лезет, дерется мясом и мешает людям жить беспроблемно — как хочется.
Но самое интересное даже не это, а то, как старательно он избегает ее, Аню. Купил Стаське мобильный, чтобы даже по телефону не дай Бог не пересечься. И теперь они щебечут каждые полчаса, как два конспиратора-заговорщика. Словно это она все разбила, разрушила, завела себе зазнобу на стороне, и преданная ею семья сплотила ряды, чтобы подвергнуть остракизму паршивую овцу в своем образцово-показательном стаде.
А где он, Артем? Где? Ольга Петровна, Зойкина мать, била себя в тощую грудь, уверяя, что они расстались окончательно и бесповоротно. Но ведь сказать можно все, что угодно. Зойка-то тоже исчезла в неизвестном направлении. И Ольга Петровна почему-то не уточнила, в каком именно. А она, Аня, естественно, не спросила, хотя любопытно было бы узнать. И вовсе не потому, что ее это волнует. Отнюдь! Просто не хочется чувствовать себя идиоткой.
И с работы уходить не хочется. Вот тебе и пятница — лучший вечер недели. Люди спешат домой, предвкушая два выходных дня в кругу семьи. А ее ждет пустая квартира. Стаська в Ильинке. Ее, конечно, тоже приглашали. Но такое впечатление, что она чужая на этом празднике жизни. Ну и ладно — никто не заплачет. Хотя поплакать порой бывает так сладко. Пожалеть себя, непонятую, одинокую гармонь…
