За полным собранием сочинений.
Так что могу сказать вам только одно: читайте. И вы удивитесь тому, как не похожи кастрированные классики из школьной программы на настоящих, полнокровных людей, которые вдруг вам откроются.
Иногда мне кажется, что бог, распределяя по разным странам благоразумие, материальные блага и удобства, ничего не оставил на долю России. Похлопал себя по карманам, подумал и сказал: «Ну, что ж, дети… Дам я вам кое-что другое. Пускай у вас рождается больше талантливых людей, чем во всех странах, вместе взятых».
И слово свое сдержал.
Легче нам от этого? Мне — да. Когда обстоятельства загоняют в угол, а сил на то, чтобы справиться с ними нет, я почему-то вспоминаю две строчки из Маяковского:
Деточка! Все мы немножко лошади.
Каждый из нас по-своему лошадь…
И кажется, что эти слова Владимир Владимирович адресовал лично мне. Я смеюсь, откуда ни возьмись приходят новые силы, и трудности кажутся не такими уж страшными.
Прорвемся!
Наверное, именно поэтому мне так легко и удобно в обществе классиков. Души их принадлежат богу — кто ж спорит? — но мозг и сердце остались в книгах. Как сказало бы нынешнее компьютерное поколение, «заархивированы» в них.
На наше с вами счастье.
Так, незаметно, в компании классиков пролетела вторая неделя моего заточения.
И когда раздался телефонный звонок, я уже знала, чей голос услышу на другом конце провода.
— Ты готова? — осведомился наниматель, не здороваясь.
— К чему? — невинно удивилась я.
Он немного помолчал и сказал со злостью:
— Мне твои тупые шутки надоели. Ты давай не злоупотребляй… А то я могу и не сдержаться…
На этот раз промолчала я.
Похоже, работодатель не в духе.
— Собирайся и топай, — грубо велел наниматель. — Кстати, у нее сегодня день рождения.
— Так, может, она не рабо…
— Работает, работает, — перебил Никифоров-сын раздраженно.
— Откуда ты зна…
— От верблюда! Она всегда работает, не с кем ей праздновать. Нет у нее подруг.
— А может, завелись, пока вы в разлуке жили?
— Я не понял, ты работать собираешься?
— Собираюсь, — угрюмо ответила я.
— Сама на откровенность не нарывайся. Если Ларка скажет, что у нее праздник, — тогда вперед. Сбегай за подарком. Напротив салона есть магазин сувениров. Она любит всякие морские феньки: кораблики там, старинные карты, рули-штурвалы…
— Странный интерес для женщины, — удивилась я.
— Попутешествовать мечтает, грабительница, — с горечью ответил наниматель. — Что ж, теперь она себе это может позволить. Оставила меня с голым задом…
Он споткнулся и умолк. Наверное, вспомнил, с кем разоткровенничался. Да уж, я ему не Никифоров-папа, от меня сочувствия не дождется.
— Короче, ты поняла.
— Не поняла. Я что, твоей бывшей супруге должна делать подарки за свой счет?!
— Чек сохрани! — ответил наниматель мученическим тоном. — Я возмещу. Теперь поняла?
— Теперь поняла.
— Цветы покупай желтые. Лучше хризантемы.
— А что они означают?
— Они означают богатство.
— Да? А по-моему, желтые цветы дарят к разлуке…
— Это по-твоему. Давай шевели задом! Она сегодня только до обеда.
— Иду, — ответила я и положила трубку.
Все две недели я мучительно прождала звонка от Родиона Романовича, тезки Раскольникова. И не дождалась.
Конечно, позвонить можно было бы и самой, но меня в юности застращала моя мамочка.
— Запомни, детка, — поучала она меня. — Мужчины не любят навязчивых женщин. И вообще, лучше, когда инициатива исходит от них самих. Так правильней.
— А мне что можно делать? — послушно спрашивала я, даже не думая подвергнуть мамочкин постулат сомнению.
— Тебе можно поддержать инициативу или отклонить ее.
— А как лучше?
— Будь гордой, — ответила моя мама туманно. И я почему-то постеснялась расспрашивать ее дальше.
Поэтому сама я звонила мужчинам только по сугубо деловым вопросам. И просто не могла себя заставить вот так взять и запросто звякнуть господину Седельникову, обещавшему потенциальным клиентам компьютерные программы любой сложности.
Я исходила из простого вывода, что если мужчина не звонит, значит, ему общаться со мной не хочется.
Или некогда, если смотреть на вещи оптимистично.
В конце концов, тот единственный вечер, который мы провели вдвоем, мог понравиться мне одной. Кто сказал, что господин Седельников пришел в восторг от его пионерского завершения? Возможно, поцеловав мне ручку и сделав вид, что готов удалиться, он ждал, что я его остановлю?
Может, теперь так принято?
Я моментально вспотела от умственных потуг.
Господи, как все сложно между полами! Нет, одной все же спокойней.
Я быстренько собралась и пошла привычной проторенной дорогой к салону красоты на Октябрьской.
Была еще одна причина, по которой оставаться одной в моем нынешнем положении было бы благоразумней.
То, что я делала сейчас, называется подлостью. Да-да, нечего себя успокаивать! Подлостью!
Но подлостью это называется только до поры до времени. Как будет называться то, что мне придется делать после?
Не преступлением ли?
Я упорно гнала от себя мысли о завтрашнем дне. Знаменитый русский «авось» вставал передо мной во всей своей оптимистичной красоте. И я надеялась на него, потому что надеяться больше было не на что.
И не на кого.
«Незачем тащить за собой в помойную яму приличного человека, — сказала я себе, вспомнив довольного жизнью Родиона Романовича. — Живет человек спокойно — и пускай себе живет! Не вмешивай его в свои сложности. Очень хорошо, что он тебе не звонит».
Но, как я себя ни уговаривала, на душе царила осень.
Давно мне не было так легко и просто общаться с человеком, как это получилось с соседом по самолетному креслу. Бог его знает почему. Я — человек довольно не коммуникабельный, к тому же изрядно одичавший за прошедшие полгода. Посторонних людей я не люблю и боюсь.
Работа не в счет. Это совсем другое ощущение. Там посторонние люди преображаются в осажденную крепость, которую мне предстоит завоевать, и чем труднее задача, тем интересней искать ее решение. К тому же, респондентов не приходится пускать к себе в душу.
Размышляя таким образом, я добралась до салона, где работала Лара. Немного постояла в стороне, разглядывая свое отражение в тонированном стекле. Впрочем, я уже пресытилась чувством удовлетворения от своей внешности и удовольствия не испытала.
«Вот еще один человек, который мне неожиданно понравился, — думала я, открывая дверь, — и которого я предаю. Господи, что же мне делать? Продать квартиру и убежать из Москвы? Куда убежать? И потом, квартиру так быстро не продашь. Это процесс длительный. Разве что за копейки… Не хочу за копейки!»
