Когда праздник закончился и их стали напутствовать в дорогу шутливым пожеланием, от которого все так и покатились со смеху, какаято древняя старуха подмигнула Кэндис и прошептала:
— Ему и говорить ничего не нужно, как видно, он уже с пеленок знал, как можно сделать женщину счастливой.
Наконец они остались вдвоем. Машина ехала по дороге, которую Кэндис сразу узнала.
— А что тебе сказала эта старуха? — с наигранной скромностью спросила она, любуясь его профилем и вспоминая свое смятение, когда в тот злополучный день она ехала с ним по этой дороге.
Он улыбнулся ей легко и непринужденно.
— Если ты хочешь сделать женщину счастливой, бей ее, когда она этого заслуживает, люби ее и никогда не переставай говорить ей о том, что она красавица. Но кроме этого, не давай ей отдыха ни днем, ни ночью.
— А то последнее, что она прошептала тебе в самое ухо, так что слышали только ты и она?
Он хитро улыбнулся.
— Она сказала, что мне повезло, ведь не каждая женщина может подарить мужу первенца-сына.
Кровь бросилась ей в лицо.
— Как она узнала?
— Я думаю, на своем веку ей довелось видеть много беременных женщин. А что касается пола нашего ребенка, то некоторые старые полинезийки обладают каким-то талантом по части таких предсказаний.
— И как часто они ошибаются?
Он засмеялся.
— Около восьмидесяти процентов их предсказаний сбывается, но об этом не стоит волноваться. Дочь или сын, в любом случае наш ребенок будет желанным и любимым.
Она кивнула, легко касаясь своего живота, сердце ее переполняли радость и счастье. В его голосе было столько спокойной уверенности, что она едва удержалась от слез. Но внезапно в голову ей пришла другая мысль.
— Как ты думаешь, заметил ли это еще ктонибудь? — озабоченно спросила она.
— Конечно, нет, с чего ты взяла? Если только Тамсын. Она относится к тебе с большой заботой и вниманием. А что, это тебя смущает?
— Мне кажется, да, — тихо ответила она. — Тебя, по-моему, тоже, иначе ты бы сказал об этом Гранту.
Он слегка пожал плечами.
— Нет. Я просто хочу, чтобы вся эта шумиха вокруг нашего брака слегка улеглась, прежде чем тебе придется отвечать на вопросы, связанные с твоей беременностью.
Он на секунду оторвал взгляд от дороги и посмотрел в ее подавленное лицо.
— Что случилось, любовь моя? — ласково спросил он.
Она через силу улыбнулась.
— Мне кажется, мне просто нужно, чтобы ты успокоил меня. Я такая глупая. И еще мне кажется, я должна увидеть своих приемных родителей.
— Ты уверена, что тебе это действительно нужно? — мягко спросил он.
Она кивнула и слегка нахмурилась.
— Да, я столько лет прожила в ненависти к ним. А теперь я бы хотела положить конец всей этой годами копившейся злобе, горечи и боли. Мне ничего не нужно от них, поэтому они больше не смогут причинить мне боль, и, кроме того, мне кажется, моей матери будет интересно узнать, что все сложилось для меня так… ну просто как в сказке!
Еще раньше она рассказывала ему про тот случай, когда матери удалось всучить ей деньги; сейчас, оглядываясь назад, Кэндис вся съежилась, вспоминая себя, юную и самолюбивую, ожесточенную годами предубеждений и отчуждения.
— Я так счастлива теперь, — продолжала она, — что хотела бы, чтобы они знали, что я отчасти понимаю, почему они так повели себя тогда.
— Делай так, как считаешь нужным, — спокойно сказал он.
В каком-то смысле все происшедшее с ней было своеобразным эпилогом ее жизни, когда вновь в один узел связывались все некогда оборванные нити ее судьбы. Она освободилась от смятения и боли, что угнетали ее душу, и впервые за много лет могла наслаждаться радостным ощущением своего счастья.
Уже опустились сумерки, мерцающие и искрящиеся, когда, взяв ее на руки, он донес ее от машины до порога маленького дома, стоящего высоко в горах. На этот раз его лицо было открытым и спокойным и невольно излучало то счастье, которое она ему подарила.
Нежно прижимая ее к себе, он осторожно опустил ее на землю и поцеловал.
— Вот мы и дома. Добро пожаловать, любовь моя.
Как сладко ей было слышать эти слова. В них звучали и обещание счастья, и преданность. Они вместе прошли в гостиную. По всему было видно, что кто-то заботливо приготовил все в доме к их приезду; в воздухе был разлит благоухающий аромат гардений, на столе в серебряном ведерке со льдом стояло шампанское и два высоких фужера.
По-прежнему одетая в свое словно сотканное из лунных лучей платье и с жемчужным ожерельем на шее, Кэндис подошла к огромному открытому окну и взглянула на два маленьких пруда. Водяные лилии закрывали свои чашечки, и их бледные лепестки словно островки негаснущей надежды сияли в темноте. Странное чувство, какая-то смесь волнения и грусти, охватило ее в эту минуту.
Это от усталости, сказала она себе, слегка дотрагиваясь до своего живота. Она кожей почувствовала, что сзади подошел Сол, но не повернулась.
— Ты выглядишь грустной, — тихо произнес он.
Она слегка вздрогнула. В эту минуту она ожидала услышать от него что-то совсем другое.
— У меня такое чувство… — сказала она и слегка затаила дыхание, — словно я стою на краю пропасти и мне некуда больше отступать…
— Но почему?
Она никогда не думала, что кому-то расскажет об этом, даже ему, которого она полюбила всем своим существом, всем сердцем, но слова рвались из нее, словно послушные чьей-то чужой воле.
— Мысль о том, что я могу любить, хотеть кого-то, приводила меня в ужас. Я выросла, уверенная в том, что любовь — это кратчайший путь к тому, чтобы полностью потерять контроль над собой.
Она наконец повернулась к нему и взглянула в его красивое, бесстрастное лицо.
— Я боюсь, Сол.
— Что, позволив себе полюбить, ты так же погубишь себя, как и твои родители?
Она кивнула.
— Я боюсь, — шепотом повторила она.
Резкие черты его лица вдруг стали напряженными.
— Я тоже. Неужели ты думаешь, я хотел тебя полюбить? Ты могла оказаться террористкой или просто дешевой заговорщицей, но еще до того, как я узнал о том, что это не так, страсть к тебе уже захватила меня. Я подумал, о Боже, ведь ты влюбился в нее, дурак, и я ненавидел себя за это. Ну как меня угораздило влюбиться в такую, как ты, в эти мерцающие тайной глаза?
Кэндис обвила его талию руками, сильно сжала и подняла к нему свое встревоженное лицо. Он весь напрягся, но почти сразу жесткое выражение сменилось нежностью, и он властно взял ее за подбородок.
— Ты была такой сладкой и спелой, как прекрасный плод, твой алый рот пламенел, а янтарные волосы были похожи на шелк. Ты смотрела на меня словно в каком-то испуге, и все мое тело изнывало от желания овладеть тобой. Я был в ужасе и намеренно заставлял себя думать о тебе самое плохое. Я хотел, чтобы ты оказалась злонамеренной и порочной, чтобы я мог заставить тебя страдать, потому что я все больше влюблялся в тебя.
