Обещанная Максимом оргия растянулась на два дня. Причем в первый мы только напились. Да так, что на работу в четверг приползли к обеду, но это никого не удивило. Скорее, удивило, что мы вообще пришли. Кстати, выпито как раз было немного, одна бутылка вина. «Норм, - сказал Максим. – После такого напряжения хватило бы и пивную пробку понюхать».
Зато вечером…
- Фокин, я уже забыла, как это делается, - заявила я, когда он меня раздевал.
- Ничего, сейчас вспомнишь. Это как на велосипеде – раз попробовала, уже не разучишься. Но мне тоже кажется, что тысяча лет прошла.
За эти дни я так по нему соскучилась, хотя он был рядом постоянно. Как же мне не хватало этого – полного погружения друг в друга. Слияния. Растворения. Не хватало его рук, губ. Слов, которые он шептал мне на ухо. Того особенного взгляда – глаза в глаза. Но поняла я это по-настоящему, только когда мы снова оказались вместе. Когда его губы жарко касались моего тела, и оно отзывалось, изнывая от жажды. Когда я раскрывалась ему навстречу, и он снова и снова входил в меня, заполняя собой до краев…
Мне не хотелось думать о том, что Максим сравнивает меня с Зоей, но сама я невольно сравнивала его с Германом. Наверно, это было неизбежно. Все теперь было по-другому. Совсем иначе.
С Германом мы как будто приручали друг друга – не только в сексе, во всем. Приспосабливались, приноравливались, привыкали. А еще это напоминало прокладку маршрута по опасной незнакомой местности. Здесь болото. Там обрыв. А там вообще минное поле. Как будто рисовали карту и отмечали на ней: сюда можно, а туда – нет. Песня была такая у «Агаты Кристи»: «Я на тебе как на войне». Вот это точно нам подходило. Постоянное высокое напряжение. Да, я его любила, никаких сомнений в этом у меня не было. Но эта любовь была слишком трудной, и она выгорела до тла. Наверно, Алла, как и Питер, сказала бы, что мы друг другу не подходим, и была бы права.
С Максимом мне все время хотелось улыбаться. Как дурочка из переулочка. С самого начала. Ну, может, не с самой первой встречи, но с больницы – точно. Даже когда было так плохо, что не хотелось просыпаться по утрам. Даже когда злилась на него и почти ненавидела. Все равно в глубине жило что-то необыкновенно ясное, теплое.
Мне запомнился один день, я тогда училась в шестом классе. Был конец февраля, до весны еще далеко, но солнце светило как-то по-особенному. После уроков я забрела в Таврический сад и гуляла, пока не начало смеркаться. Это было ощущение совершенно необъяснимого, беспричинного счастья. Бескрайнего, ничем не замутненного. Оно переполняло, казалось, еще немного – и я смогу взлететь, подняться над городом, обнять его руками, как крыльями. Наверно, именно тогда я впервые почувствовала присутствие Питера. Потом я рассказала о том дне бабушке. «Это ангел прошел рядом», - улыбнулась она.
К чему все это? Да к тому, что с Максимом я чувствовала что-то очень похожее. Ощущение яркого солнечного дня, наполненного счастьем и безграничной свободой. Если с Германом мы строили наши отношения, нашу жизнь так, как будто высекали статую из куска камня, с Максимом – словно лепили их из чего-то мягкого, податливого, послушного. Мне нравилось все: разговаривать с ним и молчать, подкалывать друг друга, обсуждать что-то серьезное. Работать вместе. Гулять, есть, спать, крепко обнявшись, чувствуя его тепло.
Секс? Это была особая статья. Постоянный эксперимент. Ничего запретного, никакого стеснения. Полное доверие и открытость. Мы были настолько на одной волне, на одной частоте, что такого я даже представить себе не могла.
Впрочем, открытость иногда оборачивалась изнанкой. Нет, не в сексе – в повседневности. При всей своей похожести мы все-таки не были абсолютно одинаковыми. И иногда говорили что-то или делали, не задумываясь, что другой может это воспринять не совсем так, как рассчитывали. Или совсем не так. Это был легкий шок: как, ведь я же ничего такого… Ведь меня бы это нисколько не обидело!
Впрочем, была у похожести еще одна темная грань. Видимо, это как раз и имела в виду Алла. Почему-то свои недостатки, подмеченные в другом человеке, раздражали сильнее всего. Как будто в зеркало смотришь: мать моя женщина, а ведь это же я!
Первая наша крупная ссора произошла через пару дней после оргии, в воскресенье. Просто образец тупости, причем в забавном стиле Германа. Обычно мне такие вещи были не свойственны, но, видимо, с кем поведешься – так тебе и надо. Со стороны Максима это было «да япона вошь, я же хотел как лучше!», а с моей – вообще какой-то ураганный ПМС.
Сказать, что до этого у нас все всегда шло идеально гладко, - соврать. Бывали какие-то обидки-непонятки. В общем, обычная притирка двоих взрослых людей с багажом прежних отношений. Мы не орали, нет. Я в таких случаях мертво замолкала, а Максим становился ядовитой ледяной гадиной. Причем чем сильнее злился, тем спокойнее выглядел. Но долго это не длилось. Мы смотрели друг на друга и начинали хихикать. А потом целоваться.
В воскресенье утром я повела экскурсию по Литейному, а Максим остался дома. Сказал, надо почитать что-то к очередной аттестации по травме. Хотя вид у него был, как у школьника, который протягивает однокласснице лягушку в перевязанной ленточкой коробке. И почему-то меня это не насторожило.
Вернувшись домой, я обнаружила новую кухонную дверь. Мы все время говорили, что надо купить или заказать, но времени не было. И вот она появилась. Страшная. Нет – чудовищная! Королева самых безобразных дверей. Максим светился, довольный тем, что сделал сюрприз, и я, не желая его обламывать, выжала радостную гримасу. Совсем как жертвы телепередач, получившие на халяву сомнительный ремонт. Но обмануть Максима не удалось.
- Тебе не нравится? – сник он.
- Максим, если я скажу, что нравится, ты ведь не поверишь. Спасибо, что хотел сделать приятное. Я постараюсь к ней привыкнуть. Просто давай в следующий раз выбирать вместе, ладно?
- Мы можем заказать другую.
- Не надо, - я почувствовала, что завожусь на пустом месте, и пыталась поставить точку. – Это всего лишь дверь.
- Нет, - уперся он. – Тебе не нравится. Найдем другую.
- Сказала же, привыкну! – заорала я. Только что ногами не затопала.
Максим посмотрел на меня долгим холодным взглядом, прищурившись по-кошачьи. Молча развернулся, вышел в прихожую, оделся и от души хлопнул дверью.
- Ну и катись к чертовой матери! – рявкнула я.
Он говорил, что обычно ему хватает погулять часок по улицам, чтобы успокоиться. Но час прошел, потом второй, третий. За окном стемнело. Я подумала, что Максим поехал к себе на Кантемировскую.
«Ну ты и дура!» - вздыхала Нина-старая-зануда.
«Не, ну а чего он!..» - ныла я.
А еще я рассматривала дверь и пыталась себя убедить, что не такая уж она и ужасная. Получалось плохо. Но часам к семи я уже держала в руках телефон и никак не могла решить: позвонить или все-таки дать ему успокоиться.
Щелкнул замок, дверь открылась. Я вышла в прихожую. Максим стоял на пороге и держал что-то за спиной.
- В какой руке?
- В левой, - я изо всех сил пыталась не пустить на лицо довольную ухмылку, но не получалось.
Он протянул мне шоколадное мороженое – вафельный стаканчик. Мы оба любили их больше всего.
- А в правой?
В правой тоже был стаканчик. Черная смородина.
Мороженое таяло, а мы занимались любовью прямо в прихожей. Прислонившись к двери. Раскидав одежду по полу. Такого еще не было. Что-то совершенно безумное. А потом ложками вычерпывали с подзеркальника коричнево-сиреневую жижу. Обляпались по уши и облизывали друг друга. И продолжили в ванной.
А уже в понедельник началось…
Вообще-то первый звоночек прозвенел сразу же после окончания проверки. Когда Максиму пришлось буквально требовать для нас и для Кристины премию.
- Интересное кино, - сказал он, вернувшись от Сафонова. – В прошлый раз мы с Крис и Юлькой были прямо спасителями нации, разве что в попу нас не целовали. А сейчас тональность такая, что мы с тобой просто делали свою работу. За что премия-то?
