покушения его на меня и подобное. Были и слишком личные по типу сублимировалась ли как-то незаконная деятельность Глеба в наш супружеский секс.
Мне удается аккуратно славировать между ними, хотя есть желание выдернуть микрофон из стойки и запустить в некоторых.
— Ты молодец, — Демид встречает меня за ширмой и целует в макушку.
Мы пока не афишируем наши отношения перед общественностью, чтобы не возникли ненужные вопросы.
Выходим из бизнес-центра через задний вход, где стоит тонированный внедорожник Бахурина. Садимся в него, Демид пристёгивает меня ремнём безопасности. Вообще-то, я и сама в состоянии это сделать, но ему, похоже, это нравится.
Неделю назад, в тот жуткий день у озера, я поняла одно: жизнь нужно жить. Бороться за любовь, за себя, за собственное счастье. Это того стоит. Преступно хоронить себя, забывать о своих потребностях в угоду другим.
Нужно жить. Просто жить.
И я живу. Волнуюсь, радуюсь, тревожусь, доверяюсь — живу. Пока только неделю, только учусь, но ведь главное — начать.
Стресс тогда получился слишком сильный, и для нас обоих главным страхом было потерять ребёнка. Но доктор успокоила, сказала, всё идёт абсолютно нормально. Конечно, на таком сроке гарантий никто не даст, но мы надеемся. Нет, не так. Мы уверены, что всё будет хорошо.
Я не люблю больницы, но сейчас, сдавая кучу анализов и проходя обследования, я радуюсь. Потому что причина этому способствует.
Наверное, тот, кто присматривает за нами сверху, не просто так столько лет не отвечал на мои просьбы, ему-то известно было, что за человек тот, от которого я пыталась зачать. И как всё просто далось от любимого.
От Глеба же мне ничего не нужно. Я хотела подписать те бумаги, но Лариса убедила меня принять статус вдовы и наследницы. Часть имущества всё равно была конфискована. И он мне должен. Глеб, мать его, действительно мне должен после стольких лет лжи. К тому же, мне хочется как-то помочь тем людям, что пострадали из-за него.
А ещё я оплачиваю лечение Натальи в кризисном центре, где лечат депрессивные расстройства. Демид был против, хотел сам, но я всё сделала раньше. Мне жаль эту девушку. Естественно, заявление на неё за покушение я подавать не стала.
Мы заезжаем в клинику, сегодня у меня плановый приём у лора и терапевта, которые должны дать заключение для гинеколога, ведущего беременность. Бахурин порывается в кабинет со мной, но я его оставляю в коридоре.
На первое УЗИ мы ходили вместе. На экране был виден лишь малюсенький овал, но внутри уже билась точка — клеточки, что станут сердцем нашего малыша. Этот момент оказался таким эмоциональным и трепетным для нас обоих. Но не громким, а тихим, душевным. Демид в момент, когда врач объяснила, потому что звук ещё аппарат не фиксировал — слишком маленький срок, улыбнулся такой нежной и светлой улыбкой, что я поняла абсолютно точно и полностью: мы с ребёнком в надёжных руках и понастоящему желанны.
Мы выходим из клиники и садимся в машину, по пути домой заезжаем в магазин купить продуктов на ужин. Живём у Демида, а дом я выставила на аукцион. Вечер наш сегодня тихий и спокойный. Несмотря на ужасы, что пришлось пережить совсем недавно, я сплю хорошо. Самой удивительно.
Демид готовит овощи и мясо, заставив меня тем временем улечься отдохнуть, потом мы ужинаем и включаем фильм. Умащиваемся на диване.
Вроде бы и Бахурин обнимает меня вполне спокойно, просто прижимает к себе, слегка поглаживая плечо, а может это фильм слишком романтический. Да и гормоны у меня сейчас с ума сходят, а если всё это умножить на недавно разбуженную чувственность…
Я сбрасываю с плеч плед, заботливо накинутый Демидом, и перебираюсь к нему на колени. Забираюсь пальцами под ворот футболки сзади на шее, скольжу по плечам.
— Тише, Маркиза, твой доктор до двенадцати недель запретила.
— Она сказала, что всё хорошо, это просто страховка.
— Тогда нам стоит перестраховаться.
— Неужели мы не сможем найти варианты?
Бахурин мой всё ещё держится, но я слышу, что его сердце начинает стучать быстрее, чувствую губами, как жилка на его шее пульсирует всё заметнее. Веду языком по коже, спускаясь всё ниже, оттягиваю немного воротник, прохожусь кончиком по ключице, оставляя влажный след.
Сжавшиеся широкие ладони на моих бёдрах свидетельствуют о том, что сопротивление начинает давать трещину. И тогда снова приподнимаюсь и добиваю контрольным.
— Кажется, ты собирался попробовать мой рот, — шепчу пошло прямо в ухо. — Разве настоящие мужчины не должны держать слово? Бахурин дёргается, но тут же себя тормозит, лишь кладет мне руку на шею сзади и чуть сжимает.
— Провоцируешь.
Не спрашивает. Утверждает.
— Именно.
— Не думаю, что…
— Что? — продолжаю подначивать, приподняв бровь и глядя в глаза. — Я теперь священный сосуд и всё такое? Ты в каком веке живёшь, Бахурин? А ещё мне сейчас нельзя отказывать, м?…
Ну вот добилась, чего хотела. Из мягкого и расслабленного, такого домашнего, мой Бахурин превращается в того, что тогда так нагло сковал мои руки наручниками на спинке кровати, а потом показал где раки зимуют.
В глазах появляется блеск и обещание. А ещё предвкушение.
Он смещает ладонь выше, зарываясь пальцами в волосы, жёстко фиксирует мой затылок, а потом набрасывается на мой рот. Терзает его губами и языком, глубоко и властно.
— Ты точно хочешь? — даёт мне последнюю возможность дать задний ход.
— Хочу. Но мне нужно, чтобы ты направил меня.
Подцепляю пальцами его футболку и тяну её вверх. Я будто испытываю настоящий голод при виде обнажённого тела Демида. Припадаю губами к его коже и спускаюсь поцелуями всё ниже. Бахурин дышит ртом, внимательно следя за моими действиями. Упирается ладонями в диван, когда я добираюсь до резинки его штанов.
Провожу пальцем по дорожке тёмных волос, что уходит вниз, и сама предвкушаю и волнуюсь. На секунду прикрываю глаза, вспоминая, какое удовольствие дарил мне Демид подобными ласками, и от этого распаляюсь ещё больше. Сжимаю мышцы внутри рефлекторно и неожиданно ловлю приятный импульс.
Демид чуть приподнимает бёдра, помогая мне
