и относительно в порядке и то самое «закончилось».
— Это и правда конец? Матвея не …
— Не выпустят ближайший десяток лет уж точно. Никаких поблажек и отмазок, мы все дружно проследим за этим, Оксана и обещаем проявить все свойственное упрямство и применить имеющиеся связи, если это понадобиться.
— Это хорошо. — сказала я искренне, не испытав ни тени стыда.
— Но сейчас тебе все же нужно ехать домой с твоими… Короче, бери Бобровых и домой.
— Но я… Дети под моей ответственностью же.
— Оксана, он прав, — Лекс покрепче обвил мою талию.
— Теперь под нашей с Леной, не волнуйся. И прежде чем возражать, спроси себя готова ли ты отвечать на бестактные вопросы беспардонных подростков о сути отношений между тобой и твоими мужчинами. А они однозначно будут, не мне тебе это рассказывать. Хоть и видели все единицы, но этого достаточно и требовать неразглашения мы не вправе, да и бессмысленно.
— Да, я понимаю. — снова щеки вспыхнули жаром, — Думаю работа преподавателем мне больше не светит.
— А давай ты об этом потом подумаешь! — неожиданно строго велел мне Леша, что исчезал ненадолго и вернулся только что с рюкзаком за плечами. — Домой сейчас.
— Поддерживаю. — кивнул дядя Миша и развернувшись, пошел в ту сторону, откуда доносился голос Елены.
— Давай мне на спину, Оксан, — предложил Лекс, — Отсюда до машины впотьмах три кэмэ топать, еще ногу подвернешь.
— Нет, я лучше сама. — отказалась я. — Ходьба успокаивает.
— Ну как хочешь.
Но успокоиться мне и за три километра не удалось. То и дело перед глазами вставала перекошенная нечеловеческой злобой рожа Швеца, выхватывающего пистолет у бандита-подельника и направляющего его в лицо Леши. И то, как он оскалился в предвкушении. С каким кровожадным голодом пырился замахнувшись на меня. Как монстр, что уже почти получил то, что так долго алкал. Мои боль, страх и страдания. А я в тот момент была абсолютно готова обменять их на жизнь любимого мужчины. Одного из двоих, но от того не на самую малость менее ценного.
Любимого. Не просто любовника.
— Леш! — едва я увидела темный силуэт машины на дороге выдержка подвела меня и стискивать все в себе сил не осталось.
— М? — обернулся он, шагавший впереди. Лекс, само собой рюкзак у него отобрал, так что упрямец взял на себя обязанность рулевого и первопроходца.
— Нужны мне, — прошептала, протягивая к нему руки. — Оба нужны.
— До дому никак не терпит, — не спросил — констатировал он, тут же шагая навстречу и обнимая.
— Никак. — согласилась я и застонала, ощутив, как умелые и сильные пальцы Лекса скользнули по моим бокам, добираясь до ширинки и моментально расстегивая ее и бесцеремонно сдернули штаны вместе с бельем сразу до колен.
Алексей
Никогда не думал, что поддаваться так тяжело. Но теперь прямо, бля, горжусь собой. Сдох во мне актерский талант, видать. А ведь чуть мышцы не порвало от инстинктивных импульсов отвечать на каждый удар у*бков, а то и вовсе уходить от них. Обрадовались, мрази, внезапные все, ага. Руки заломали, под колени пнули, роняя, в морду кулаками хреначат, в живот пинают. Счастливые дебилы, бля. Ну как же, любимым делом заняты — отважно толпой одного побеждают, суки. А этого Швеца аж подколачивало. Он реально на всю голову псих и садюга. Бедная моя мороженка. У него же всю рожу исказило, как дорвался меня безнаказанно отпинать. Противно думать о таком, но, походу, у него и встал от этого. А уж когда на Ксюху замахнулся… Не человек это уже был в тот момент. И зверем не назовешь, потому как за что порядочных зверей-то обижать таким сравнением. Это просто какая-то ожившая кровожадная мерзость была человекоподобной формы.
Ну да хрен с ним, о Швеце забыли, с ним решено, поклон до земли умнику и законнику Корнилову, что все так организовал и оформил, что хрен подкопаешься к чему или соскочит теперь с кола неотвратимого возмездия ублюдок. И надеюсь, кол этот ему до самых гланд достанет. А вот с тем, что нашей девочке опять этого скота пришлось вблизи увидеть и хоть совсем коротко, но таки пережить прежний ужас, и чем это аукнется — вопрос еще стоял и остро. Тут Константиныч тоже прав: у нее и так нервы все в хлам разодраны, а еще и это. То, как ее сразу после задержания при всем народе прорвало, — ерунда, первая волна. Хотя нет. Не ерунда. Она сама, видать, не соображая, выболтала нам, что любит. Понятно, что на эмоциях. Может потом и заднюю врубить. Но тут уже как в детстве — первое слово дороже второго.
Однако, после первой волны обязательно еще будут, и не факт, что шторм этот скоро утихнет. И главная его засада в том, что гребаные девятые валы его могут выстреливать в любой момент и без предупреждения. Но в этот раз предупреждение все же я получил.
То, как дыхание мороженки по дороге к машине менялось, прекрасно слышал. Я знаю уже, как она, именно она, дышит, когда заводится, даже когда других признаков нет. Я п*здец как люблю эти признаки. Особенно этот тихий резкий вдох, краткую задержку и прерывистый выдох. Я в курсе, как в этот момент у нее сокращаются внутренние мышцы, чувствовал это своими пальцами и членом, дразня ее и лаская.
Мои прогнозы были, что тормозить нам где-то на полпути в город придется, но накрыло нашу девочку быстрее. Правильно, шли молча, подумать-надумать успела все эти «что могло бы быть, если», и понеслась. Братуха, слава яйцам, не подвел, приступа чрезмерной ответственности у него не приключилось и никаких там «сначала в больничку, потом трахаться» не завел. Потому что всегда сначала трахаться, а потом все остальное, если это нужно нашей Ксюхе. Или не трахаться, если ей так нужно. Нужно ей. А нам, кобелинам двум ненасытным, когда бы ни дала добро, всегда надо и к месту. И вечно маловато будет.
Ксюха ко мне прильнула, губ только попробовать дал, и назад. Видать, вкуса крови цепанула и испугалась.
— Лёша…Лёшенька… прости… Больно тебе ведь… — забормотала, попытавшись отступить. Ну куда ты, дурында моя!
Лекс сработал четко — рюкзак об землю грюкнул, сзади подступил, ко мне ее притирая, обе лапы сразу ей в штаны и долой их с ходу. А я пальцы ей в волосы на затылке запустил, загреб и обратно в поцелуй утянул, соленый-соленый, от моей крови и ее слез пополам. Но все равно вкуснее сроду не бывало. Женщина у
