лентой, в который он запаковывал деньги перед сделкой с Настей. Даже защитная печать для страховки от вскрытия сохранилась. Печать доверия. Эта штука будет посильнее любого штампа в паспорте…
Глава 19
Денежное дерево
Самым большим и отчаянным безумием, о котором, как водится, нет желания лишний раз вспоминать, Фомин долгие годы считал эпизод со своей первой несчастной любовью.
Он на тот момент учился в восьмом классе. Девочка была на год старше, отличалась весьма приятной наружностью и неплохо сформировавшейся фигурой со всеми необходимыми подробностями, которые мужчины обычно оценивают, украдкой восхищенно показывая друг другу три, четыре или даже пять пальцев, пока объект обсуждения стоит к ним спиной.
Нескладный прыщавый подросток, к великому своему сожалению и разочарованию, не удостаивался ни единого ответного взгляда, в котором читалась бы хоть капля заинтересованности. Харизмы к тому возрасту еще не завезли, мозг пусть и генерировал порой креативные идеи и мысли, но оформлять их в красивые высказывания и комплименты, приятные женскому слуху, пока не научился. А просто подойти и заговорить — не хватало ни смелости, ни наглости.
Пубертатный период, который с каждым днем становился все более турбулентным, отключая мыслительные способности и успешно заменяя их юношеской тягой к опрометчивым и разрушительным поступкам, в какой-то момент окончательно заглушил голос затуманенного разума, отстранил здравый смысл от управления жизнью и передал полный контроль не к месту разыгравшимся гормонам.
Только один сомнительный способ справиться с чувствами остается неизменным в любом возрасте, хоть в пятнадцать, хоть в пятьдесят — накатить триста капель эфирной валерьянки. Ах, если бы это была валерьянка… Купленной в подпольном шинке чекушки самогонного спирта, разбодяженного стеклоочистителем, двум школьникам — страдающему романтику и вызвавшемуся ему на подмогу однокласснику — с лихвой хватило, чтобы ужраться в сопли.
В дрова. В хлам. Во все известные эпитеты, какие обычно применяются для обозначения степени алкогольного опьянения. Никогда после Фомин так не напивался, даже если хотел сделать это специально.
Разумеется, планы по покорению неприступного девичьего сердца, для реализации которых отчаянно не хватало решимости, опускались на дно бутылки, вступали в химическую реакцию с некачественным этанолом, расходились на молекулы и выпадали в осадок, как и два друга, застигнутые врасплох коварством экспериментальной химии.
Благо метаболизм молодых организмов сделал свое дело, ускоренно расщепив токсины и уже через пару часов приведя юных собутыльников в чувство. Однако этим чувством было не сожаление и стыд или, на худой конец, отвращение к продукции шинка. Романтик был обижен и зол на то, что воплощение замыслов, ради которых был сделан такой отчаянный и бессмысленный шаг, не привело к практическому решению и закончилось с отрицательным результатом.
Расстроенный и морально раздавленный, Максим, сетуя на несправедливость мира, не мог мыслить трезво и объективно оценивать свои силы и возможности. Поэтому он принял абсурдное решение, казавшееся в тот момент по-своему правильным и даже логичным — уйти из дома, где в силу его трудного возраста стали портиться отношения с родителями, и заодно выбросить из головы образ возлюбленной, до которой он в тот день (как, впрочем, и в последующие) так и не дошел. Немедленно покинуть город, оставив позади позор и крушение идеалов. Ах, если бы идеалы рушились только в одном отдельно взятом регионе, территориально изолированном от других областей…
Выбор способа побега из ставшего в одночасье ненавистным городка пал на электричку. Конечным пунктом назначения была по-детски наивно избрана столица. Не смутило ни запредельное по провинциальным меркам расстояние до цели, ни тот факт, что прямого сообщения между данными пунктами никогда не было и не предвиделось, ни банальное отсутствие денег на билеты, не говоря уже о средствах к существованию в чужом городе. Но пьяному не то что море по колено, а даже расстояние в три с гаком тысячи километров — увеселительная прогулка. А на электричке еще смешнее… И поперся-таки на вокзал, дурень малолетний, сел на пригородную «собаку» с двумя мятыми червонцами в кармане, разместился на облезлой деревянной скамье, прижался лбом к запотевшему окну, уставился в темноту позднего вечера и…
Максиму стало страшно. Впервые за день испугался по-настоящему. Да такой паники он еще ни разу в жизни не испытывал! Прыщавый пацан с чудовищным сивушным перегаром и безумными красными глазами, в силу возраста неспособный решать простейшие бытовые проблемы, абсолютно беззащитный и уязвимый почти для всех угроз внешнего мира, не имеющий хоть сколь-нибудь внятного плана действий и представления о том, как прожить хотя бы ближайшую неделю.
И вот тогда, глядя на мелькающие за окном крохотные населенные пункты и проносящиеся мимо столбы линий электропередач, он внезапно с ужасом осознал, что эти столбы отсчитывают не километры до пункта назначения, а расстояние до катастрофы, последствия которой будет очень тяжело и дорого устранять. И этот отрезок неумолимо сокращался под ритмичный стук колес, почти совпадавший с громким биением сердца юноши, с облегчением принявшего собственную полную неготовность к подобным кардинальным изменениям пусть неинтересной, но такой налаженной и устоявшейся жизни. Понял это Максим примерно на десятом километре, а к тридцатому он уже начал с надеждой ждать, когда же из соседнего вагона появятся строгие дорожные контролеры в фирменных суконных шинелях, схватят «зайца» за покрасневшие от стыда уши и высадят на ближайшей станции. И тогда не придется больше искать оправданий своей трусости, которая, вообще-то, и была проявлением здравого смысла, хоть парень в запарке этого и не сообразил. В любом случае несостоявшееся странствие на поезде пригородного следования будет закончено, и он вернется домой к родителям. Отношения с ними уже не казались такими драматичными по сравнению с неизвестностью, проступавшей из тьмы уходящих в ночь поселков и домиков станционных смотрителей, скромно примостившихся у самых железнодорожных путей и провожающих поезда светом одиноких окошек.
Оказывается, чтобы повзрослеть, вовсе не обязательно проходить тяжелые подростковые периоды, нести моральные и материальные потери и влипать в истории с непредсказуемым финалом. Иногда достаточно одной поездки на электричке с некорректным пунктом прибытия в напрочь не соответствующее ситуации время. И Максим повзрослел, глядя, как меняется выражение его лица и становится жестким и осмысленным взгляд из-под нахмуренного лба в оконном отражении.
Домой вернулся глубоко за полночь тем же путем. Поезд в обратную сторону пришлось ждать сорок с лишним минут. И
