верить, что он имел в виду их, но потом я вспоминаю взгляд его сверкающих зеленых глаз, и у меня болит в груди.
Он имел в виду их.
Я просто… Я просто не понимаю перемен.
Это ударило меня по голове, но я была бессильна, кроме как принять его слова, его прикосновения, его поцелуй.
Вот почему сегодня утром так больно, что он ушел.
Как будто все это было плодом моего воображения.
Я тянусь к своему телефону, и мое сердце падает в груди в ту секунду, когда я бужу его и нахожу сообщение от него.
Его светлость: Мне жаль, что мне пришлось уйти. Я собирался разбудить тебя, чтобы попрощаться, но ты выглядела такой красивой во сне. Мне нужно работать сегодня вечером. Я не знаю, доберусь ли я туда, но я хочу, чтобы ты была у меня дома завтра вечером, когда я освобожусь.
Я скриплю зубами от его требований, но не могу отрицать, что мои бедра не сжимаются при мысли о возвращении в его квартиру. Хотя, перечитывая это снова, все, что я вижу, это то, что его сегодня здесь не будет. Я не должна быть разочарована, но…
Я делаю глубокий вдох. Что, черт возьми, этот засранец со мной делает?
Я ненавижу его. Я не должна хотеть, чтобы он был рядом со мной.
Или, по крайней мере… Я должна его ненавидеть.
В нем есть все, что мне не нравится в парнях. Все мои недостатки в одном сексуальном, подтянутом, грязном пакете.
— Ах, — жалуюсь я, закрывая лицо руками.
Он пробирается под мою кожу, и я боюсь, что мне это может действительно понравиться.
Мне требуется больше времени, чем следовало бы, чтобы придумать ответ.
Как бы отчаянно я ни хотела согласиться встретиться с ним завтра вечером, я также не хочу быть той девушкой.
Эмми: У меня уже есть планы.
Это ложь. У меня абсолютно ничего не запланировано, хотя я уверена, что могла бы, если бы попросила Калли или Стеллу что-нибудь сделать.
Его светлость: Отмени их. Это не было предложением.
Желание захлестывает меня от его тона. Мне кажется, что его глубокий голос произносит слова в моих ушах, и моя кожа покрывается мурашками.
— Черт возьми, Чирилло, — бормочу я себе под нос.
Я кладу телефон, готовый встать, чтобы посмотреть, что принесет день, но он снова загорается, когда я встаю.
Его светлость: Так и будет.
Я не открываю сообщение, чтобы показать, что я его прочитал, просто чтобы вывести его из себя, потому что я знаю, что его контролирующая, одержимая задница возненавидит это.
С самодовольной ухмылкой, играющей на моих губах, я направляюсь в ванную, хотя в ту секунду, когда я оказываюсь в дверях, все, что я вижу, это то, как он прижимает меня к стене, пытаясь поцелуем прогнать мою печаль.
Черт. Прошлой ночью я была жалкой.
Мысленно я подтягиваю свои трусики для большой девочки и запихиваю всю свою боль и уныние на маму обратно в стальное хранилище, которому оно принадлежит.
Я говорю себе, что это было просто потому, что было Рождество. Это сделало меня такой сентиментальной и жалкой. Сегодня, при суровом свете дня, я знаю, что мне лучше без ее испорченности токсичности в моей жизни. Мне лучше без поместья Ловелл и придурков, которыми я была окружена, портящих мое существование.
Но даже зная все это, глубоко внутри меня все еще живет маленькая девочка, которая просто хочет свою маму. И я боюсь, что это никогда не пройдет.
Или, может быть, мне просто нужно понять, что она больше не хочет меня. Или что она мертва.
Если бы у меня был шанс попрощаться, в какой бы форме это ни было, возможно, все это было бы проще.
Качая головой, я снимаю с себя рубашку Тео и снова вхожу в душ, но это далеко не так приятно, как когда его глаза были сфокусированы на моем теле.
* * *
— Святое дерьмо, Титч. Что, черт возьми, ты делаешь? — Я визжу, крепче обхватывая полотенце вокруг тела. — Что, если бы я была голой?
Он слегка бледнеет, но его прищуренные, злые глаза не отрываются от моих.
— Я думаю, нам нужно немного поболтать, — холодно заявляет он.
Мое сердце падает, кровь стынет в жилах.
Есть пара вещей, о которых он мог бы захотеть поговорить со мной, которые могут вызвать этот взгляд в его глазах, и ни одна из них не хороша.
— Есть ли шанс, что я могу быть одета для этого? — язвлю я.
— Я подожду, — говорит он, откидываясь на спинку стула, на котором обычно сидит другой, более молодой, сексуальный, плохой мальчик.
Раздраженно хватаю из чемодана одежду, которую так и не удосужилась распаковать, и топаю обратно в ванную.
Мои руки дрожат, когда я одеваюсь, и я ругаю себя за то, что я такая слабачка.
Но если Титч знает о Тео, Микки, клубе…
У меня сводит живот.
Черт. Он определенно что-то знает.
Я думала, что у Микки я в безопасности. Титч, возможно, провел много лет, тренируясь там и сражаясь в Кольце, но теперь он оставил все это позади. Он собирается стать гребаным отцом, он ни за что не должен быть рядом с подпольными боями ММА.
Я просто надеялась, что это будет означать, что там я буду в безопасности.
Там я в безопасности. Ребята там знают, кто я, и им и в голову не придет тронуть меня пальцем.
Но Титч — единственный, кто донесет моему отцу.
Черт.
Блядь.
Я не тороплюсь готовиться, зная, что это будет испытанием его терпения. Я накладываю макияж, как будто надеваю броню, и когда я, наконец, подхожу к двери, моя голова высоко поднята, а плечи расправлены.
— Ты знаешь, что это такое, верно? — спрашивает Титч еще до того, как я успеваю его увидеть.
Когда я вхожу в комнату, я обнаруживаю, что у него в руке рубашка, которая была на мне, его палец постукивает по логотипу на левой стороне груди.
— Герб Чирилло. Я не идиотка, Титч. Я точно знаю, с кем я хожу в школу. Кто мои друзья.
Он кивает, впитывая мои слова.
Его молчание заставляет меня нервничать больше, чем следовало бы.
— Хочешь сказать мне, почему я первым делом увидел Тео Чирилло, выходящего из этого самого домика сегодня утром, когда встал отлить? — Его глаза удерживают мои, когда он произносит слова, от которых мир уходит у меня из-под ног.
— Эм…
— Или ты хотела попытаться дать мне вескую причину, почему я не должен говорить твоему
