чтобы не казаться бедной родственницей или жалкой бывшей, которая пришла сюда с протянутой рукой. Нет. Она пришла за тем, что принадлежало ее сыну по праву рождения.
По мере всеобщего молчания лицо Архипова-старшего кардинально менялось. В его глазах засияли проблески понимания, вот только, к огорчению Галины, узнавания там не было. Видимо, она и правда сильно постарела. От былой красоты не осталось и следа. Ей ведь почти шестьдесят. О чем говорить. Тем большее было смотреть на более молодую соперницу, которой досталось всё то, о чем когда-то мечтала Гдальская.
— Галя? Это ты? — выдохнул, наконец, Лев и подался вперед.
Элеонора встала с его колен, и мужчина поднялся следом. Уперся кулаками об стол и прожигал ее взглядом. В них царили шок и неверие.
— Что? Мечтал, что я уже умерла?
— Столько лет прошло, а ты всё такая же брюзга, — хмыкнул Лев, а вот Элеонора прищурилась, впервые видя бывшую жену своего мужа вживую.
Мира наблюдала за троицей с интересом. Никакая тв мелодрама не могла сравниться с тем, что разворачивалось на ее глазах.
— А ты такой же хам и грубиян. Познакомься, это моя невестка Мира. Будущая жена Алексея, твоего сына, если ты помнишь.
Элеонора после слов Галины с тревогой посмотрела на своего мужа. У нее всё сжалось внутри от неприятного предчувствия. Ничего в их жизни уже не будет, как прежде. Первое время, когда бывшая Льва заартачилась и не позволяла сыну видеться с отцом, Элеонора испытывала, с одной стороны, облегчение, что ее мужчина не будет видеться с бывшей женой, а с другой, у нее болело сердце за Льва, ведь он страдал, лишенный самого дорогого. Потом у них родился Миша, и вся его отцовская любовь перетекла к их общему сыну, что не могло не радовать Элю. Тридцать лет они жили душа в душу, а теперь на пороге появилось прошлое. В лице не только Галины, но и этой Миры, взгляд которой Архиповой совершенно не понравился. Алчный и хитрый. Лишь одно вызывало у нее облегчение. Что эта девица залетела не от ее Миши.
Надя всё утро скрывалась от Алексея, который будто вознамерился взять ее штурмом. Вот только он ошибся, посчитав, что офис — наиболее безопасное место для разговоров.
У Нади внутри словно что-то умерло. Стало плевать, что подумают о них другие. Всё равно скоро отдел кадров увидит, что она возьмет девичью фамилию, а значит, и сплетни про их развод — дело времени.
— Надя, может, прекратишь убегать от меня? Здание не бесконечное, бегать весь день не получится.
Голос Гдальского начал ее уже раздражать. Вот угораздило же принтер в их отделе бухгалтерии сломаться. Если бы не эта оказия, сидела бы она сейчас перед рабочим компом, а не стояла в общей проходной и не копировала бумаги.
— Шли бы вы, Алексей Жданович, — длинная пауза, которую она выдержала специально. И не сдержалась, посмотрела мужу в глаза, с удовольствием подметив, каким недовольством блеснули его зрачки, — работать. У меня сейчас дела, и вам я также советую заняться своими, или у вас их нет? Смотрите, бездельников в нашей фирме нет, так и до увольнения недалеко.
Надя произнесла фразу, особо не раздумывая, и не сразу поняла, что ее слова прозвучали угрозой. Будто она собралась просить Михаила уволить ее будущего бывшего. Конечно, так опускаться она и не думала, однако плохо себе представляла, как они будут уживаться в одной компании втроем. Она, Алексей и Мира, которой, к облегчению Нади, сегодня на месте не оказалось.
— Хватит, Надь, — Гдальский устало сжал переносицу. — Ты ведешь себя так, будто произошло что-то непоправимое. Мы же оба хотели ребенка. ЭКО. Чем тебе Мирина матка не ЭКО?
Женщина потеряла дар речи от наглости Алексея, но быстро взяла себя в руки и прищурилась.
— Ты серьезно держишь меня за дуру? — процедила, не веря в то, что он посмел такое ей сказать. — Адюльтером бьешь по самому дорогому.
Надя боялась, что ее голос в любой момент задрожит, а сама она сломается и расплачется. Горький ком встал поперек горла, и она опустила глаза на копировальный аппарат. Рваными движениями стала перебирать листы, проверяя, всё ли сделала. Дерганья и выдавали ее с головой. Уж слишком нервно она себя вела.
— Надь, вот только давай без драмы. Я тоже не железный. Думаешь, мне было легко? Да ты помешалась на ребенке, совсем перестала смотреть на себя в зеркало, обо мне забыла. Я, в конце концов, женился на тебе не из-за детей. Я их и вовсе…
— Что, Леш? Договаривай. Не хотел, верно?
Голос Нади был пропитан ядом. Если до этого она боялась расплакаться, то после агрессии Гдальского всё ее нутро моментально наполнилось злостью к нему.
— Да, Надя, — стиснул челюсти. — Не хотел.
— Какая ирония, правда? Я хотела, а у меня ни одного. Ты не хотел, а у тебя двое. Будет… — последнее произнесла с надрывом, до сих пор не представляя Миру и Лешу в одной кровати.
Вот только воспоминания подкидывали гнусные и мерзкие кадры один за другим. Она ведь сама была свидетельницей грязной измены. Даже если бы Надя захотела обмануть себя, что всё это ей показалось, обман зрения, что злые языки оклеветали Лешу, завидуя их счастью, но нет. Она своими глазами всё видела. И отныне этого не стереть из памяти, не забыть уже никогда.
— Будет, Надь, Мира аборт отказывается делать. Но это к лучшему. Мы ведь хотели усыновить ребенка. Ты будешь ему мамой, я отцом. У нас будет полноценная семья, как мы и хотели. И ребенок будет нашей крови. А с Мирой я разберусь, она нас больше никогда не побеспокоит.
Надя удивленно воззрилась на Гдальского, не веря в то, что слышит. Он серьезно?
— Ты себя слышишь, Леш? Я сама видела, как ты… как ты ее… как вы в ванной…
Она часто задышала, чувствуя, как из ноздрей чуть ли не пар идет от злости и боли, но словно мазохистка продолжала смотреть на мужчину, который когда-то был ей дорог.
— Я же сказал, это была ошибка. Ты прости меня, Надь, такого никогда, слышишь, никогда больше не повторится. Ты только прости, Надь, прости. Хочешь, я на колени встану? Никогда не стоял, но ради твоего прощения встану. Хочешь?
Каждое слово Алексея вызывало у Нади омерзение. Он смотрел на нее вопросительно, словно готов был встать, только если она подтвердит, что на этом вся их ссора закончится. И глядя на это жалкое
