Наверно, мама? Ишь ты, а. Когда ей надо, мама кого угодно где угодно достанет. А тут шутка ли — дочь обмолвилась, мол, подруги отговаривают от того, кого она, мама, наметила себе в зятья. Невольно улыбаюсь.
— А что, Рик не приезжал к тебе в больницу? — допытывается Каро.
— Да не пускают же. И мы с ним не... и давно уже... не того... — говорю терпеливо и вот честно, не расстраиваюсь даже.
Но Каро по-своему смотрит на любую ситуацию. Кроме того, не в ее правилах щадить чувства, замалчивая горькую правду.
— Я что подумала: как ты так — не распознала его? Он же хороший.
Если честно, думаю, то и правда хороший.
Тогда я, значит, дебилка?..
— Теперь уже все равно, — говорю. — От аварий спасать он, конечно, умеет, но в остальном — не про меня его хорошесть и со мной не проявлялась. И по-моему, у него со мной та же фигня. Мы оказались непригодными для нормальной жизни вместе, для совместной серости. С Ниной у него, кажется, лучше идет. А — все равно.
Каро придавлено молчит, затем все же подает голос:
— Не все равно. Прости меня — я заблуждалась, все время не то тебе советовала. Просто не знала всех нюансов.
— Значит, — улыбаюсь я, — у психоаналитиков на любой букет диагнозов разработан подходящий сценарий?
— Кати, я позвонила не потому, что у меня есть сценарий. А позвонила я, потому что люблю тебя и мне не все равно. И еще мне кажется, что я теперь прозрела и вижу то, чего пока не видишь ты. Я знаю, ты не любишь о нем вспоминать, но я прошу тебя: вспомни Миху. Ведь это все он. Это он во всем виноват.
Ей просто больше обвинить некого в моей фигне, думаю.
— Да, позднее пришлось и ему страдать, — говорит Каро, — но тот удар, который он нанес тебе, был сокрушительным. На том мосту ты прожила несколько жизней, сняла с себя не одну кожу так же брутально и безвозвратно, скальпелем по живому, прямо без наркоза, как раньше делали пластику. Ты обновилась, но изувечила себя. Жаль, что ты ничего не помнишь. Ты всегда была такой бесстрашной, но этот ужас, эта внезапность и боль его измены — это было больше, чем ты могла стерпеть. А ведь Миха довольно скоро, почти сразу понял, что самим собой наказан — но ты не желала этого принимать. Тебе этого было мало. И твое горе...
...если эта «вещая» чокнутая сейчас скажет, что мое «горе» убило тогда моего ребенка...
— ...ослепило тебя настолько, что ты не распознала, откуда еще грозит опасность: он «отнял» у тебя ребенка. Только сейчас я поняла, как тебе, наверно, было больно. А тебе не с кем было об этом поговорить. Когда я нашла тебя после, все уже свершилось. Все уже случилось с тобой. В тебе. Тебя, прежнюю, было не вернуть. От этого все теперь так, как есть.
Даже если она права, даже если я, возможно, и сама давно все поняла...
— Нет... Может, у меня и есть для тебя сценарий, или, может быть, прогноз... он, увы, неутешительный, Кати. Вот представь, Рик: у него будет куча детей, раздолбанная жизнь... раздолбанная, но, в общем и целом, нормальная... У тебя что будет?.. Нет, я отвечу за тебя: у тебя ничего не будет. И вот, когда ты поймешь, что у тебя ничего нет, воспоминания о вашей сумасшедшей любви, о вашей бешеной страсти будут убийственно горькими. Кати, мне сейчас очень плохо... моему ребенку плохо... Нам хорошо живется в Тель-Авиве и Симон очень надеялся на здешнюю медицину, но сейчас он ничего от меня не скрывает: у нас все довольно неутешительно. Но мне даже не хочется тебе сейчас об этом рассказывать... я не для того звоню... Нет — с тех пор, как я узнала, что Рик спас тебя, я не могу больше ни есть, ни спать. Я постоянно думаю о вас.
— А как же Нина?
— Не знаю, — говорит Каро. — Я ей не звонила и о ней сейчас не думаю.
Ни есть, ни спать... ох ты ж, Господи.
Опоздала, Каро: прошла моя бессонница.
Прошу ее не загоняться так из-за меня и сконцентрироваться на здоровье Ярона, на собственном здоровье, на которое затем полностью перевожу тему. И реально надеюсь, что ее «отпустит».
***
А потом звонит мама.
Точно — мама, думаю. Это она позвонила Каро, это она все рассказала ей. Растравила-расстроила мою больную подругу, и без того уже психически, да и физически расстроенную.
И что — стоило того?..
Припоминаю, что мама никогда не любила Каро за то, что «много выпендривается» — и почти сержусь. Почти.
— Так что? — тихо спрашивает мама.
— Что? — «не понимаю» я.
— Да я все спросить хотела, Катюш... Хоть до чего-нибудь там договорились с ним в больнице?
Но в ответ я только загадочно улыбаюсь.
— Значит, женится он или нет, ты так и не узнала?..
Вот как объяснить маме, что до этого мы тогда как-то не дошли... Женитьба — это ж Нина, Нину мы поначалу к себе не впускали, потом впустили... В общем, лучше б было не впускать совсем.
Покачиваю головой и — вреднюка же — говорю:
— А я и не знала, что мама у меня...
Припоминаю, как однажды она меня «врушкой» назвала, но не буду же я такого говорить своей маме.
— Ну и кто у тебя мама? — мама начинает тихонечко сердиться.
— У меня мама — затейница.
***
И я у мамы затейница, вся — в маму.
Больше чувствую, чем думаю: во время последнего разговора Каро с небывалой конструктивностью говорила про «нас с ним». Прониклась — да, но ведь как будто прямо-таки торопила?.. К чему же такая спешка...
Я продолжаю думать, что про мою «скорую» ей рассказала мама, но меня назойливо и неустанно преследует и другая мысль: Каро сказала, что не говорила с Ниной. Но ведь общаться не только разговором можно — других-то способов вон, сколько.
В виртуальной среде у Каро таких способов и правда много. Она совершенно забросила свой блог, но из соцсетей не выходила. Я не злоупотребляла ее имэйлом после той, единичной, но фееричной вылазки в ЛюБиСеБя, но сейчас мне почти кажется, что Каро будет не против и даже отчасти специально за этим звонила.
Запросив к ней на имэйл «восстановление» ее аккаунта на пинтересте, бессовестным образом лезу к ней в подписки — Каро подписана на Нину так же, как та подписана на Каро.
А что, почему бы не почитать и желтую прессу, думаю и... оказываюсь права на все сто. Потому что на меня с «пина» под названием home sweet home смотрит с разных ракурсов довольно свежее изображение КвартирМитте.
Конечно, Нина не задействована в КвартирМитте — кто б ее туда пустил. И все-таки не подлежит сомнению, что она, как никто другой, подробно осведомлена о продвижении этого проекта. Осведомлена особо, по-обывательски.
По-обывательски...
Припоминаю — и даже на мгновение закрываю глаза, чтобы еще получше вспомнить, поглубже прочувствовать, принять всю силу-мощь удара — вот тебе, на тебе — бац-ц-ц... Тр-р-рах-ба-бах-х-х... Да-а-а...
А потому что получается, что новострой мы делали именно для нее. Для них обоих. Я делала. Моталась, бодалась с амтами, ругалась с подрядчиками, горло драла — мне не привыкать. «Строила». А пока я строила, строила и она. Себе. Свое. Им.
Одна из фотографий показывает их вдвоем на «дне открытых дверей» — помню. Да, ЭфЭм устраивал недавно специально для будущих жильцов и покупателей. Интересно, Арсеньев тоже туда попал? Оттяпал ли?.. А ведь и он оказался прав: для своих там по блату, тем более, если знать, кому в ЭфЭм отдать заявку на приобретение квартиры. «Наша» — мигает-тыкает на другом фото жирная стрелочка, «начерченная» цифровым фломастером и врезающаяся в одно из многочисленных окошек новостроя.
Вряд ли Каро хотела, чтобы я это увидела, но теперь яснее ясного: он врал насчет Котти, когда звонил мне в больницу. Врал, хотя вообще-то никогда не врет. Врал насчет проекта, когда рассказывал о продвижении, хотя, по сути, говорил правду. Врал, а сам по-обывательски ездил каждый день, ездил на стройку своего дома, их с Ниной дома. Врал из чувства фальшивой виноватости, чтобы не травмировать меня. Чтобы у меня, не дай Бог, выздоровление не застопорилось, узнай я, насколько это у них серьезно.
