—Правда, красивые? В них радость и надежда. — Эми отвернулась, и Фокс стал пристально вглядываться в ее отражение в зеркале. Женщина улыбнулась, но это была улыбка Эми, такая же яркая, как ее цветы.
Не переставая болтать, она заворачивала букет, но смысл ее слов не доходил до Фокса, который принюхивался, пытаясь почувствовать запах гнили. В магазине пахло свежестью и цветами.
—Для твоей девушки?
Фокс внимательно посмотрел на нее.
—Да. Для моей девушки.
Когда он расплачивался, улыбка Эми стала еще шире.
—Ей понравится. Если хочешь что-нибудь для конторы, я в понедельник приготовлю букет.
—Хорошо. Спасибо. — Он повернулся к двери.
—Передай от меня привет Лейле.
Фокс закрыл глаза, борясь с волной захлестнувших его чувств: облегчения, благодарности, стыда.
Когда Фокс вышел на улицу, у него немного кружилась голова и дрожали колени, однако он заставил себя посмотреть на дверь старой библиотеки. Его взгляд скользнул вверх, но на узком выступе башенки никого не было. Он не увидел любимую, собиравшуюся шагнуть с высоты навстречу смерти.
Фокс снова пересек улицу и вошел в контору через парадный вход. Лейла сидела за своим столом. Она посмотрела на него, потом отвела взгляд.
—У тебя на столе заметки. Двухчасовая встреча перенесена на следующую неделю.
Он подошел к ней, протянул цветы.
—Прости.
—Очень красивые. Поставлю их в воду.
—Прости, — повторил он, когда Лейла встала и проскользнула мимо.
Она замерла, всего лишь на мгновение.
—Ладно. — Лейла взяла цветы и удалилась на кухню.
Ему хотелось сделать вид, что ничего не произошло. К чему ворошить прошлое? Какой в этом смысл? Речь ведь не о доверии, а о боли. Разве он не имеет права на собственную боль? Резко повернувшись, он прошел на кухню, где Лейла набирала воду в вазу.
—Послушай, неужели обязательно выворачивать себя наизнанку, демонстрировать кишки? Это так необходимо?
—Нет.
—Мы не обязаны знать друг о друге все до мелочей, черт возьми.
—Нет, не обязаны. — Лейла принялась ставить нежные зеленые стебли в воду, по одному.
—Мне приснился кошмар. Страшные сны мне снятся с самого детства, насколько я помню. Нам всем снятся.
—Знаю.
—Это такой способ развязать мне язык? Соглашаться со всем, что я говорю?
—Это способ держать себя в руках и не послать тебя подальше.
—Я не хочу ссориться.
—Как бы не так. Именно этого ты и хочешь — но не получишь. Не заслужил.
—Господи Иисусе! — Он вихрем пронесся по маленькой комнате, в приступе ярости ударил кулаком по шкафчику. — Она умерла. Карли умерла. Я ее не спас, и она умерла.
Лейла оторвала взгляд от солнечных цветов в ярко-синей вазе.
—Я тебе сочувствую, Фокс.
—Не надо. — Он прижал пальцы к глазам. — Помолчи.
—Не расстраиваться из-за того, что ты потерял человека, который для тебя так много значил? Спокойно смотреть на твои страдания? Чего ты от меня хочешь?
—В данный момент я сам не знаю. — Он опустил руки. — Мы познакомились весной, когда мне еще не исполнилось двадцати трех. Я учился в Нью-Йорке, на юридическом факультете. Она — на медицинском. Хотела работать в неотложной медицине. Познакомились на вечеринке. Стали встречаться. Время от времени. Сначала нерегулярно. Оба были очень заняты, учились. На летних каникулах она осталась в Нью-Йорке, а я уехал домой. Несколько раз приезжал к ней, потому что дело принимало серьезный оборот.
Фокс сел за кухонный стол. Лейла открыла холодильник, но достала из него не колу, а две бутылки воды для него и для себя.
—Осенью мы стали жить вместе. Дрянная квартирка — только такую могут себе позволить студенты в Нью-Йорке. Но нам нравилось. Ей нравилось, — поправил себя Фокс. — В Нью-Йорке я всегда чувствовал себя немного не в своей тарелке, нервничал. Но ей нравилось там, а значит, и мне, потому что я ее любил. Я ее любил, Лейла.
—Знаю. Поняла по твоему голосу.
—Мы строили планы. Долговременные, роскошные планы — сама понимаешь. Я не рассказывал ей о Холлоу и о том, что за этим кроется. Убеждал себя, что во время последней Седьмицы мы остановили безумие. Все закончилось, и рассказывать нет нужды. Хотя подозревал, что это неправда. А когда сны вернулись, окончательно убедился. Потом позвонил Кэл. До окончания семестра оставалось несколько недель, я работал секретарем в суде. У меня была Карли. Но я должен был вернуться. Поэтому я солгал ей, придумал фальшивый предлог. Неотложные семейные дела.
Хотя не совсем фальшивый, подумал он теперь — как и тогда. Холлоу был его семьей.
—Несколько недель я ездил туда-сюда, между Нью-Йорком и Холлоу. Громоздил горы лжи. Использовал свои способности, чтобы прочесть мысли Карли и понять, какая ложь действеннее.
—Почему ты ей не рассказал, Фокс?
—Она бы ни за что не поверила. У нее не было фантазии. Карли была человеком научного склада. Возможно, именно это меня привлекало. Я убеждал себя, что она не в состоянии поверить. Но это была лишь одна из причин, очередная ложь.
Он умолк и ущипнул себя за переносицу, чтобы снять напряжение.
—Я хотел убежать от всего этого. Мне была необходима практичность и приземленность Карли, все то, что она привносила в наши отношения. Поэтому, когда наступило лето и я понял, что должен быть здесь, то стал придумывать новые предлоги, снова лгать. Мы ссорились. Я считал: пусть лучше злится на меня, чем все это затронет ее. Сказал, что нам нужно немного отдохнуть друг от друга и что я уеду домой на несколько недель. Мне нужно побыть одному. Она страдала, но я оправдывал себя тем, что защищаю ее.
Он сделал большой, медленный глоток воды.
—Все пошло наперекосяк еще до седьмого дня седьмого месяца. Драки, поджоги, вандализм. Мы с Кэлом и Гейджем были заняты. Я позвонил Карли. Не следовало этого делать, но я позвонил. Сказал, что скучаю, что через пару недель приеду. Я так хотел услышать ее голос...
—Она приехала, — сказала Лейла. — Карли приехала в Хоукинс Холлоу.
—На машине из Нью-Йорка, накануне нашего дня рождения. Узнала дорогу на ферму и заявилась прямо туда. Меня не застала. В то время у Кэла был дом в городе, и я жил там. Карли позвонила с кухни на ферме. Неужели я думаю, что она пропустит мой день рождения? Я пришел в ужас. Она была чужой, и ей не следовало приезжать. Я приехал на ферму, но Карли осталась непреклонна. Мы должны объясниться. В любом случае, нам нужно объясниться. Что я мог ей сказать?
—И что ты ей сказал?
—Слишком много, но все же недостаточно. Она мне не поверила. Подумала, что у меня нервное перенапряжение. Хотела, чтобы я вернулся в Нью-Йорк и прошел обследование. Тогда я подошел к газовой плите, включил горелку и сунул руку в огонь.
