Соня вскинула на меня свои огромные глаза, и, конечно, там в глубине таился невероятный ужас. Но смелость — это не когда не боишься, а когда преодолеваешь свой страх. Она бросила последний взгляд на обескураженную отпором Ольгу, проигнорировала — молодец! — Влада и развернулась обратно к двери. А так как она продолжала держать меня за руку, то и я вышел вслед за ней, уже не пытаясь скрывать улыбку.
— Что ты ржешь? — задиристо спросила она, когда дверь за нами закрылась.
— Это было смело, очень смело, Сплюшка, — я обнял ее, чувствуя, как отважно колотится ее нежное сердце. — Моя маленькая смелая девочка.
— Сколько раз я тебе говорила, что я не маленькая! — в ней еще клокотал адреналин, и хотелось еще немного покусаться.
— Нет, ты большая девочка, — покладисто кивнул я. — Теперь большая.
Целоваться на глазах секретарши не очень прилично, но что поделать, если мне надо наградить любимую женщину за ее отвагу и любовь прямо сейчас?
За спиной грохотнула дверь кабинета.
— Ну, если тебе эта сучка дороже родного сына! — взвился Ольгин голос.
Как я и думал, она не стерпела и вышла договорить. А вот Влад остался внутри — и не зря. Очень любопытные вещи у меня открыты на экране.
Соня дернулась, но я удержал ее рядом, сделал несколько шагов, обогнув Ольгу по широкой дуге, и нажал кнопку блокировки замка на двери. Кивнул секретарше. Она подняла трубку телефона и сказала:
— Все готово.
— Что ты делаешь?! — Ольга попыталась открыть дверь. Разумеется, безуспешно.
Охрана — в основном, новая, я не стал рисковать, появилась буквально через полминуты.
— Выведите эту женщину, — кивнул я на Ольгу. — И подежурьте снаружи кабинета.
Разблокировал дверь и кивнул Соне:
— Пойдешь со мной?
Она помотала головой и выпустила мою руку. Ну и отлично, ей на сегодня достаточно стресса. Да и у нас с наследником все пройдет быстрее и спокойнее без павлиньих боев.
Все уже было давно готово, ждали только его возвращения.
Владу предлагался простой выбор.
Или мы сейчас вызываем свидетелей, распечатываем материалы по его махинациям с заводом, с госзаказами, с откатами, с фальшивыми лекарствами, заводим дело по каждому случаю — и отправляем дорогого сына шить рукавички. У меня достаточно ресурсов, чтобы вкатить ему по полной
Или.
Он собирает вещички и отправляется в острог добровольно.
В Сибирь.
Волонтером.
Там есть, чем заняться — тушить пожары, отстраивать сгоревшие деревни, высаживать новые леса. Я связался с толковым народом, занятие ему найдут.
Бездельничать не получится, ходить по бабам негде, бухать нечего, бежать некуда.
Выдержит год — уберу обвинения.
Два — аннулирую «волчий билет», с которым его на должность выше курьера ни в Москве, ни в Питере никуда не возьмут.
Три — по возвращении обсудим, как я могу ему помочь начать свое дело.
Пусть у своего одноклассника Макса поучится, парень одними мозгами сумел подняться.
Разумеется, Влад сначала не поверил. Но дружелюбные улыбки охранников, встретивших его у дверей, и вид собравшихся за стеклянными стенами переговорки его сообщниц убедили мальчика, что время шуток и доброго папы кончилось.
Потом он немного поорал и поистерил, позвал маму. Но мама дырявила шпильками асфальт под окнами и ничем, кроме моральной поддержки, помочь не могла.
Попытался поторговаться — а если месяц? А три? А полгода? А не в Сибирь, а в Подмосковье? Еще в Африку можно!
Рассказал ему, что в Африке он, вероятно, сдохнет в первую же неделю со своей безалаберностью, а сын у меня пока один, хотелось бы сохранить.
Пока.
На «пока» он сдался и согласился под конвоем заехать домой за вещами и отправиться с первой же оказией.
Пожалуй, это будет последний шанс как-то выправить ошибки воспитания и характера. Если честный труд и помощь людям в спартанских условиях ему не помогут — ничего не поможет.
Когда его вывели, я отполз на диван и впервые захотел нажраться посреди рабочего дня.
Но у Сони, которая тихонечко просочилась в кабинет, отдав секретарше распоряжение не беспокоить нас как минимум час, были свои методы вернуть меня к жизни.
Не успел восхититься властным ноткам, прорезавшимся у нее в голосе, как она заперла дверь, подошла ко мне и совершенно бесстыдно положила ладошку мне на пах. Оттуда толкнулось горячим пульсом, отзываясь на прикосновения.
Сцапал ее за бедра, закатал юбку повыше, довольно заурчал, увидев на ней выбранные мной чулки. А вот трусики — лишнее, хоть и хорошо смотрятся, но не сейчас. Сейчас я хочу усадить Соню сверху и погрузиться в тесную горячую глубину.
Ощутить, как разжимается стиснувшая сердце костлявая рука.
Как смывается напряжение всего от пары движений бедрами.
Если задрать блузку, спустить кружево бюстгальтера и сжать зубами маленький розовый сосок, то станет еще лучше.
Хорошо станет, сладко, спокойно, мягко…
Ненадолго — потому что как только в голове перестает вертеться зациклившаяся пластинка вины и долга, страсть налетает лавиной, закручивает нас, прижимает друг к другу.
Задыхаясь от желания, притискиваю Соню к себе, заставляю ее раскачать тягучий гипнотический ритм, которым она окутывает меня, заставляю ее вскрикнуть от острого удовольствия, когда развожу ее бедра шире и добираюсь пальцами до пульсирующего клитора. Смотрю в ее ореховые глаза до упора, до тех пор, пока они не заволакиваются дымкой наслаждения и только в этот момент позволяю себе расслабиться окончательно, отпуская вместе с оргазмом на свободу и самого себя.
Соня обнимает меня за шею, шепчет свое вечное «спасибо», хочет встать, но я медлю, не отпускаю. Шепчу ей в ответ:
— Ты внутри такая шелковая, медовая, я не могу тебя покинуть… Побудь еще со мной.
И слышу то, что накрывает почище любого оргазма, любого наркотика и любого удовольствия в мире.
— Я люблю тебя… — сообщает мне моя женщина. Наконец-то осознанно и твердо.
Вот теперь все становится совсем хорошо.
Соня: Это любовь
Дома у Юла мне уютнее, чем было где-либо в моей жизни.
Где-то там, на периферии разума маячит моя будущая наследная квартира, но ее образ с каждым днем все бледнее. Что там может быть лучше?
Забраться с чаем и яблоком в кресло с ногами и целый день читать? Я могу это делать в любое время — хоть в гостиной у камина, хоть в мастерской у Юла, хоть в любой из гостевых комнат, и никто меня не потревожит, если я того пожелаю. Только я не желаю.
Я могу вдоволь наслаждаться одиночеством, когда Юл в офисе. Зато когда он возвращается, я лучше посижу в уголке спортзала, время от времени поднимая глаза, чтобы украдкой полюбоваться на своего мужчину в естественной среде обитания.
Раз уж связалась с качком, так получай удовольствие от того, как перекатываются его мышцы, когда он подтягивается на турнике, как напрягаются жилы на руках, когда он поднимает штангу, как вырисовывается нереальный мощный пресс, когда он прокачивает его на наклонной скамье.
Однако сидеть, оперевшись на него, на диване у камина приятнее всего. Чувствовать тепло его тела, даже когда просто читаю, а он занимается чем-то чудовищно важным в ноутбуке. Но всегда отвлекается, если мне вдруг хочется его поцеловать. Словно мои поцелуи — в тысячу раз важнее какого-то там бизнеса. Хотя, конечно, он смеется и говорит, что двухминутный перерыв не погубил еще ни одну компанию. И даже получасовой, если вдруг мне хочется зайти немного дальше.
— Где ты хочешь свадьбу? — вдруг спросил Юл в последний день апреля.
Было уже слишком тепло для камина, даже с отключенным отоплением, но я привыкла к этим вечерам вдвоем и пока не хотела придумывать другие варианты.
— Какую свадьбу? — я удивилась, но сердце забилось часто-часто. Конечно, я помнила про обещанный Асин свадебный торт. Но, если честно, мне и так было хорошо.
— Погоди, я что, забыл? — изумленно спросил меня Юл.
