— Это не та девушка из кафе? — вдруг спрашивает Лана, когда я валяюсь в кровати после приятного минета и чашки кофе и бесцельно перещелкиваю каналы.
Хотел бы сказать, что не сразу понимаю, о ком речь, но в башке сразу всплывает образ Зайца и ее хитрые зеленые глаза.
Лана тем временем протягивает мне телефон, где на экране висит страница какой-то мамочки и ее пост в инстаграм о том, что только благодаря учительнице ее ребенок остался жив. И на фото — Заяц с парой синяков на лице, перебинтованной рукой и пухлым пацаном-второклассником.
Я сначала тупо моргаю.
Просто смотрю на широкую царапину через всю переносицу Алисы. Она кажется такой большой и красной, что невольно провожу пальцем по экрану, чтобы стереть кровь.
Баран.
Это же тупо фотка.
На перебинтованной от пальцев до локтя руке — смешные детские рисунки фломастером, потому что на следующих фото в записи Алиса уже в компании своих детей: сидит в кресле-каталке и делает вид, что смеется и радуется жизни. Я слишком хорошо знаю ее лицо. Помню, хоть и не хотел бы в таких подробностях. Кажется, еще немного — и она заревет навзрыд.
— Тут написано, — Лана забирает телефон, прижимается головой к моему плечу, — что на пешеходном переходе этого мальчика чуть не сбил автомобиль. За рулем был пьяный водитель.
Зачем-то киваю.
Тупо никак не могу переварить.
Заяц выскочила на проезжую часть? Что там, блядь, произошло, что на пацане ни царапины, а она как будто встретила пьяного пидора собственным лицом?
Почему мне никто ни хера не сказал?!
Быстро надеваю трусы, хватаю телефон и иду в кухню. С громким хлопком закрываю за собой дверь. Не нарочно — так получается.
До Зайца, само собой, как в Смольный — не дозвониться, как будто между нами фронты и кабель перебило ракетным залпом.
Пробую позвонить Вовке, но трубку берет его жена.
— Таня, привет, — мы с ней давно на «ты».
— Вова еще спит — вчера поздно вернулся. Если важное что-то — я разбужу.
— Да нет. — Сглатываю, тянусь за сигаретой и напряженно затягиваюсь. — Я тут случайно увидел новость про За…
Черт. Блядь.
— Алиса в порядке, — говорит Таня. Немного натянуто.
— Так, а что за херня случилась? — «Почему мне никто не сказал?!» — благим матом в душе. Было бы очень странно, предъявлять Вовке и его жене, почему они не отчитываются о здоровье единственной дочери какому-то левому мужику. — Мудака за рулем уже кастрировали?
— Марк, с Алисой все в порядке. — Снова натянуто? Как будто я вдруг перестал быть другом их семьи. — Но раз уж ты все равно позвонил…
Мне не нравится эта ебаная пауза.
Я привык жопой чувствовать проблемы и именно поэтому сумел вскарабкаться так высоко.
— Ты же понимаешь, что ничего хорошего из всего этого не выйдет? — Звучит как вопрос, но больше похоже на утверждение. — Моя вина, что Алиса выросла немного… оторванной от реальности и не видит многих вещей. Не понимает, что уже взрослая и нужно отвечать за свои поступки, а лучше сначала понимать последствия и вообще их не совершать.
— Ты о чем?
— Ты знаешь. Моя дочь не годится на роль любовницы, Марк. Даже при всем том, что я понимаю, почему мужчина постарше — это как раз ее вариант. Как бы странно это ни звучало, но пока Алиса не повзрослеет окончательно, ей нужен кто-то… с опытом, трезвым взглядом на мир и готовый взять ответственность за ее внутреннего ребенка. Но не ты, Марк.
Даже не хочется выкапывать, откуда все это взяла.
Но и отнекиваться, словно мне шестнадцать, и мамочка застукала меня кончающим на сиськи ее дочери, тоже не собираюсь.
— Спасибо за мораль, Тань, — говорю почти без иронии. — И… Вовка тоже в курсе?
— Раз в твоей голове пока не добавилось новых дырок, то очевидно, что нет, — пытается шутить она. Но мы оба понимаем, что, если бы Вовка действительно узнал, что я протягивал лапы к ее любимой дочуре — с него правда сталось бы на хрен вышибить мне мозги. — Держи себя в руках, Марк. Всем от этого будет только лучше. Особенно Миле.
— Тань, ок, я понял твои претензии насчет Алисы. Но в своей семье я как-нибудь сам разгребусь, хорошо?
Кажется, она пожимает плечами.
Говорит «пока» и кладет трубку.
Глава пятьдесят четвертая: Бармаглот
Я обещал, что не буду лезть к Зайцу, но в моей голове ни хрена не укладывается, почему, блядь, когда она вся похожа на баклажан, я должен быть хрен знает где и даже не привезти ей ее любимых сладостей из шоколадницы.
И еще две порции кофе в пол-литровом термосе.
И охапку теплых носков вместо цветов, которые Алиса не любит, потому что считает их «похороненными заживо».
В аптеке на всякий случай покупаю обезболивающие, кальций, заживляющий крем и витамины.
Она, конечно, не берет трубку, так что приходится ехать наобум, надеясь, что ее малахольного не будет поблизости. И дело совсем не в том, что боюсь нарваться на его праведный гнев — пусть бы только тявкнул. Просто Заяц сразу начнет рычать, что я снова разрушаю ее охуеть какую идеально-розовую личную жизнь.
На звонок в дверь шаги раздаются не сразу.
Но когда, наконец, она открывается, на пороге стоит мой бедный побитый Заяц.
В домашнем толстом халате.
Стянутых на половину ноги носках.
Лохматая, с разъехавшимися в разные стороны хвостиками.
С ужасной царапиной через переносицу, которая «вживую» выглядит намного хреновее, чем на фото.
— Бармаглот, — выдыхает Заяц.
Переступает за порог прямо как есть, без тапок.
И прижимается лбом к моей груди.
Приходится сгрести ее в охапку, занести обратно в квартиру и пяткой закрыть дверь.
Все покупки практически не глядя ставлю на тумбу.
Отодвигаю ее.
Шмыгает носом и даже не пытается посмотреть, что я там привез, хотя обычно мгновенно разбирает подарки.
— Зай, почему не позвонила?
— Удалила ваш номер, Марк Игоревич.
— Опять? — Дать бы ей по жопе — может, тогда бы начали доходить хотя бы какие-то элементарные вещи. Ничему не учится. Танцовщица, блядь, по граблям.
Заяц как будто что-то вспоминает, немного отходит назад и случайно задевает рукой ручку шкафа. Морщится, но на всякий случай выставляет вперед руку, потому что меня, как обычно, тянет обнять ее и тупо почувствовать, что с ней все в порядке.
Папочка, блядь.
— Как ваша новая любимая Зая, Марк Игоревич? — врубает свою любимую сладкую язвительность. — Не заругается, что вы свои тестикулы притащили чужой бабе, а не в теплую гостеприимную постельку, ммм?
— А твой малахольный свои тестикулы не потеряет, если что? — интересуюсь в ответ.
— Они у него прекрасно держатся, — язвит зараза. — Лично проверяла.
— Так и мои вроде тоже прошли твой тест-драйв, — скалюсь, делая шаг вперед.
— Было бы что вспоминать.
— В самом деле.
— Ты — долбоеб, — спокойно, с лицом, как у удава.
— А ты похожа на Пеппи Длинный чулок. Кофе будешь? — Киваю на пакет со вкусняшками для нее.
— И тирамису есть? — У Зайца тут же загораются глаза.
— Ага.
— Тогда буду все! — И вприпрыжку несется по коридору, вообще забыв о больной руке. — В постель принесете, Бармаглот? Можно даже с голым торсом.
— Да я и совсем голым могу, — мрачно усмехаюсь ей в спину.
Пока Заяц где-то в комнате, я немного хозяйничаю у нее на кухне: часть десертов выкладываю на большую тарелку, часть делю пополам и прячу в холодильник. Кофе ей в термосе, себе делаю чай с лимоном — его Заяц хранит в специальной лимоннице, на почти пустой полке холодильника. Такое чувство, что она вообще неделю не выходила из дому, но язык не повернулся попросить помощи, потому что она зачем-то удалила мой номер.
Ничему не учится.
Может, и правда переложить через колено и всыпать?
Не зря же от деда-прадеда нас всех так воспитывали.
