прошло, а ты исчез из нашей жизни, мне и пришла в голову мысль, что это ты убил отца. Просить помощи у его убийцы, сам понимаешь, как-то неправильно.
— Понимаю. От любви до ненависти… — кивнул Платон.
— Нет. Я тебя не ненавидел, Прегер. Да и сейчас, — Илья выдохнул. — Даже сейчас, когда узнал, что ты и Янка… Я слышал ваш разговор, вернее, его часть, — в его глазах заблестели слёзы, и он отвернулся. — И хотел бы ненавидеть, но не могу. В конце концов, я сам во всём виноват.
— Ты ни в чём не виноват, Илья. Никто не виноват, — Прегер с трудом вздохнул, такая в груди была тяжесть. — Просто так сложилось. И ничего с этим не поделаешь.
— Нам всегда нравилось одно и то же, — Илья скупым мужским движением вытер глаза. — Правда?
— Поэтому мы и дружили, даже несмотря на разницу в возрасте. Поэтому ты и был мне куда дороже, роднее и ближе даже твоего отца.
— Хорошо, что я не твой сын, — Илья встал, оторвавшись от подоконника.
— А мне жаль, что нет, — развернулся к нему Прегер. И пошёл за парнем к входной двери.
— Всё же хорошо, — упрямо покачал головой Илья. — А то это осложнило бы всё куда сильнее, — он сам открыл замок, взялся за ручку и, прежде, чем выйти посмотрел на Платона: — Она твоя.
— Нет. Нет, Илья, она выбрала тебя, — дёрнулся Прегер ему вслед, чтобы остановить.
Но тот смерил Платона непреклонным взглядом:
— Не важно, кого она выбрала сейчас. Она — твоя, Платон. Не проеби свой шанс. Ещё одного у тебя не будет.
И побежал вниз по лестнице.
Она твоя…
Платон видел сильных людей. Видел очень сильных, несгибаемых, несокрушимых. Но этот мальчик вырос не просто сильным, он вырос львом. Могучим. Бесстрашным. Волевым, отважным, упрямым. Только главной в нём была не сила, не сокрушающая мощь его мужской красоты, не мужество и стойкость, не ум и смелость. Главным в нём было благородство.
Благородство его мятежной и чистой души.
«Просто он выбрал не тот путь, Платон. Мстить, лгать и вариться в грязном котле продажной любви без сожалений и угрызений совести — не для него, — с горечью сказал про Илью Селиванов и тяжело вздохнул. — Он выгорит дотла, если не поймёт, что поступает поперёк души и не покончит с этим».
Прегер как никогда был с ним согласен.
Но, как и его чёртов помощник, прекрасно понимал: никто не сможет Илье в этом помочь — это его звериная тропа, его жизнь и его путь. Куда бы он ни свернул, только он может его пройти.
Я позвонила раз сто. Но Илья так и не ответил. Наверное, выключил телефон. А, может, тот сел.
Но я всё равно ждала. Ждала как никогда.
И первый раз за последние дни была уверена в том, что делаю.
— Слава богу! — рванула я к двери, когда щёлкнул замок. Илья!
Он застыл на пороге, словно не ожидал меня увидеть.
— Илья! — повисла у него на шее. Первый раз полной грудью вздохнула его запах и замерла, наслаждаясь этим ощущением — свободы и безмятежности, с которой я могу теперь это сделать.
— Хвостик? — удивился он. И обнял меня так, как обнимал два года до этого — ласково, целомудренно и по-дружески. — У тебя всё в порядке?
— Нет, — уверенно покачала я головой. — А у тебя?
— Полная жопа.
— Как же я рада это слышать, — улыбнулась я. — Конечно, не тому, что у тебя всё плохо, — помогала я ему раздеваться, — а тому, что ты больше не делаешь вид, будто всё хорошо. Мне так много всего нужно тебе рассказать, — остановилась я, держа в руках его пиджак.
— Тогда я тоже рад, — улыбнулся Илья. Забрал одежду, повесил на вешалку. — Мне тоже столько всего нужно тебе рассказать. И я начну, пожалуй, с самого сложного, — упёрся он рукой в косяк двери, нависнув надо мной. Стиснул зубы до играющих желваков. Втянул воздух сквозь зубы. — Я…
— Работал мальчиком по вызову? — перебила я.
— Э-э-э… да. И это тоже, — выдохнул он и посмотрел на меня с сомненьем.
Я перебила его явно неудачно: он хотел сказать о чём-то другом. Но меня это не остановило.
— Божена спорила с матерью, которая запретила ей с тобой встречаться, и показала ей, видимо, твоё портфолио. А я стояла недалеко.
— Ясно, — кивнул он без энтузиазма.
— Мне плевать, Илья! — воскликнула я в ответ на его прикушенную губу. — И что ты трахал жену Прегера — тоже. И кого бы ты ещё ни трахал, и что бы ни делал — для меня всё это не имеет значения. Клянусь, это правда.
— Яна, — покачал он головой. Я пятилась в комнату, и он шёл за мной.
— Мне не надо ничего объяснять, Илья. Я принимаю тебя таким, как ты есть. Целиком. Едино. Неделимо. И только таким, со всем тем, что, может быть, тебе в себе не нравится. И чего ты стыдишься. Ты не должен мне ничего объяснять и ни в чём передо мной оправдываться. Особенно передо мной. Я очень сожалею, что не сказала тебе этого раньше. Я должна была.
— Нет, — покачал он головой и остановился, прижав меня спиной к роялю. — Ты — не должна. И если ты сейчас про Прегера — особенно. Я сам виноват. Я тебя оттолкнул. И всё к чёртовой матери испортил.
— Ничего ты не испортил, — подняла я руки и стала расстёгивать на нём рубашку.
Он прижал мою ладонь:
— Яна, остановись.
— Нет, — оттолкнула я его руку. Сорвала с плеч мятую ткань. А когда рубашка застряла на руках, посмотрела на него укоризненно. — Лучше помоги мне.
— Бесподобная моя, — выдохнул он, так и не шелохнувшись, — не делай того, о чём ты потом пожалеешь.
— Я не пожалею. Никогда. Как бы самоуверенно это ни звучало — никогда, Илья. Клянусь, — лёгким движением расстегнула я замок на спортивной кофте. И осталась ни в чём.
Это ничто ткнулось двумя тёплыми полукружьями в его обнажённую грудь, когда я подхватила его за шею и впилась в губы, никогда до этого так самозабвенно мной не целованные.
Его рука легла на мой затылок. И не знаю о чём думал Илья, когда помог мне избавиться от штанов, я думала о том, как сильно хочу того, что делаю. А ещё какой чертовски холодный рояль. И жёсткий…
— М-м-м, — замычала я, разрывая поцелуй и кивнула в сторону комнаты.
— Как скажешь, свет души моей, — подхватил меня на руки Илья.
Да так и оставил на
