общения с психологом на личные темы.
— Ты общаешься с психологом? — зацепилась я. — Она симпатичная? Ты с ней часто встречаешься?!
Я так и видела Дана, лежащего в кресле, и женщину, сидящую напротив. Закинув нога на ногу, она смотрела на моего мужчину и пудрила ему мозги всякой ерундой. Ох, как меня злостью проняло! До самого желудка изжога началась.
— Ни к кому я не хожу. Я сам себе… психолог. Много на эту читал. Весьма полезная штука.
— Но сам себя не оценишь, как следует.
— Мне и не надо. Так что завязывай.
— То есть ты ко мне не приляжешь.
— Нет.
— Потому что не хочешь.
— Потому что это неправильно.
Вот упрямый!
— Что ж… Тогда завтра приведи Дэнчика, а сам погуляй где-нибудь.
— Где?
— Откуда я знаю. Сам выберешь. Можешь даже на симпатичных медсестр полюбоваться. Вне пределов больницы…
— Что за глупости опять?! — возмутился.
— Никаких глупостей. Кроме одной — с моей стороны.
— Это какая же глупость?
— Искренне считать, что ты меня хочешь, пока я — такая. Немощная, слабая… Меня на прогулке даже старушка обгонит, я сразу же задыхаюсь.
— Вот видишь. К тому же ты пережила операцию на сердце, и нагрузку ему тоже надо давать постепенно, а ты — секс.
— Ясно, — подтвердила я грустным кивком. — Нет секса, нет объятий и поцелуев. Да и зачем просто так обниматься? Тебе только секс нужен.
— Ебаный в рот. Мои мозги сейчас взорвутся! — вспылил Дан и… вышел.
— Вот и иди. Иди! К симпатичным и непроблемным бабам иди… Выносливым… — не выдержав, я все-таки расплакалась.
Было обидно. До жути.
Поплакав, собралась с мыслями, позвала врача и принялась пытать его на тему, сколько мне еще здесь находиться.
— Да вы издеваетесь! Вам просто нравится меня кошмарить, и все. Нет необходимости мариновать меня в больнице! Я настаиваю на выписке. Буду соблюдать необходимый режим и проводить все необходимые процедуры на дому. Знаете, как говорят, дома и стены лечат, а эти… Эти только калечат!
«Мало того, что стены калечат, так еще и мужик морозится…» — подумала я с неудовольствием.
И чего Дан так морозится? Я бы его самого приласкать хотела. Просто потрогать, почувствовать, что он меня все еще хочет. А вдруг не хочет?! Жалко ему, что ли… Может, он со мной из жалости и обязательств.
Меня как будто озарило.
Обязательства. Ответственность!
Ну, конечно же… Когда мне сделали кесарево, за сыном требовался присмотр, уход. Дан, как очень ответственный, просто не мог отойти в сторону, теперь не может мне прямо сказать, что не хочет… Отмазки придумывает.
С этим надо что-то делать.
Нужно его освободить от навязанных обязательств. Не смогу быть рядом с тем, кто держится со мной только из чувства долга.
Ника
Поэтому к следующему визиту Дана я подготовилась, написала все, что думаю.
Уже издалека слышала требовательный рев Дэна. Сын быстро привык ко мне и, когда Дан приносил его, всегда подгонял отца, голосил до тех пор, пока не оказывался в палате, со мной рядом. Вот кто радовал мое сердечко по-настоящему и не травил его то надеждой, то сомнениями, то слишком большим потоком любви, которую я не могла держать в себе. Хотелось ею делиться, купаться в ней, слышать ответные признания!
Так и сейчас. Я немного ходила по палате, даже сама дверь открыла и протянула руки.
— Дай сына.
— Занесу, положу на кровать.
— Нет, дай! — потребовала.
— Он тяжелый.
— Боишься, уроню? Ах да, я ведь даже на это не способна. Что же…
Я распахнула дверь пошире и указала жестом на постель.
— Тогда занеси его, положи и… можешь идти! — отвела взгляд в сторону.
Дан положил Дэнчика, наклонился. Я с интересом наблюдала, как суровое лицо Дана преображается, когда он вполголоса с сыном разговаривает, еще и шутит, кажется, рожицы ему корчит. Дэн заливисто агукает, отвечая.
Сердце в очередной раз подскочило к горлу и опустилось в самые пятки. Видеть Дана таким и понимать, что между нами словно стена выросла, было невыносимо.
— Там, на тумбе лежит несколько листов бумаги. Возьми их, пожалуйста, когда будешь уходить. Прочитай. Там кое-что важное.
Дан выпрямился.
— Зайди.
— Нет, я жду, когда ты выйдешь.
— Кто сказал, что я — выйду? — выгибает светлую бровь. — Я буду здесь. С тобой.
— И все-таки ты выйти должен. И про бумаги не забудь.
— Могу и здесь прочитать.
Я подошла к Дэну. Плюнув на предупреждающий взгляд Дана, взяла сынишку на руки.
Дана напрягся, будто был готов подскочить и подхватить меня в любой момент или отобрать сына, чтобы немощная мамашка ему не навредила.
«Боже, я на руки его не могла взять первой. Наверное, его ко мне даже не прикладывали…» — подумала я.
— Дэна ко мне прикладывали?
— Что?
— Прикладывали его ко мне после кесарева или нет? Нет, наверное, сразу унесли и все…
— Что за глупости очередные? Его приложили тебе на грудь, потом унесли.
— Ну хоть что-то… Хоть что-то… — вздохнула.
Дан застывает. Медленно тянется к бумагам. Смотрит. Потом комкает и швыряет на тумбу.
— Как я понимаю, тут… на нескольких листах подробно расписано, какой я мудак?! — сощуривается.
— Нет, что ты. Там расписано, какой ты хороший, а я — тебя недостойная.
— Снова шуточки твои.
— Не шучу, — отвечаю на полном серьезе. — Так и есть, Дан. Ты для меня вон сколько всего сделал и продолжаешь делать. Так, может, не стоит, а? Если нет…. особых чувств, кроме чувства долга.
— Чувство долга, значит?! — скрипит зубами.
— Я же тебе не Родина, не надо мне служить! — добавляю.
На скулах Дэна — желваки острые-острые, можно врагов шинковать, как кочан капусты на засолку…
— Да ты головой ебнулась! — выпаливает.
— Не выражайся при ребенке.
— Ебнулась головой! — повторяет громче. — И хрен я буду эту писанину читать. И здесь ты больше не останешься, поняла?! Домой отправишься.
— Что?
— Что слышала! Пусть эти коновалы сами приезжают. Столько, сколько нужно.
Дан снова потянулся за листами, расправил, прочитал несколько строк, скривился, скомкал. Он швырнул исписанные листы обратно, посмотрев на меня.
— Ты едешь домой. Сегодня же. Хватит страдать херней! —
