— Правда? — удивленно спрашивает она. — А мне почему-то кажется, что ты романтик.
Я пожимаю плечами. Она что, сама напрашивается? Да, кажется, напрашивается.
— Смотря что понимать под словом «романтик». Если девушка ждет, что я устрою ей ужин при свечах под пение Майкла Болтона, то она точно не на того нарвалась.
— Ну, это уже, пожалуй, перебор, — хихикает Кэмрин, — но, держу пари, ты способен на романтические поступки.
— Наверно, — соглашаюсь, а сам, если честно, никак не могу припомнить ничего такого.
— Ну да, ты еще тот жук. — Она смотрит на меня, по-птичьи наклонив голову в сторону.
— Да? Интересно, какой это?
— А такой, небось не любишь рассказывать о своих девушках.
— Еще чего.
Она ложится на спину, задрав голые коленки, и похлопывает по одеялу рядом.
Ложусь рядышком в той же позе.
— Расскажи про свою первую любовь, — просит она.
Чувствую, что об этом говорить с ней не стоит, но раз уж хочет, куда денешься, и я честно выкладываю ей все.
Все правильно, она ведь мне о своей первой любви рассказала.
— Ну, — говорю я, глядя в небо, усеянное звездами, — звали ее Дэниель.
— И ты любил ее? — спрашивает Кэмрин, повернув ко мне голову.
Я продолжаю смотреть на звезды.
— Да, любил… хотя не стоило того.
— Вы долго были вместе?
Интересно, зачем ей это знать? Большинство моих знакомых девиц совали свой нос в мою личную жизнь из ревности, и мне всегда хотелось послать их к чертям собачьим вместе с их дурацкими расспросами: «Кто у тебя был, да как у вас было?»
— Два года, — отвечаю я. — Разбежались мирно. У нее уже завелся другой парень, да и у меня тоже… Наверное, оба поняли, что ошиблись и не любим друг друга.
— Или разлюбили.
— Нет, мы с самого начала не любили друг друга. — Я поворачиваю голову и гляжу на нее.
— Откуда ты знаешь, в чем разница?
Секунду молчу, думаю. Глаза ее смотрят на меня всего в полуметре от моего лица. Ощущаю запах коричной зубной пасты — надо же, какой стойкий, ведь зубы чистила еще утром.
— Мне кажется, так не бывает: любил, а потом вдруг взял и разлюбил… — (Глаза ее странно мерцают, кажется, она размышляет над моими словами.) — Если уж полюбил кого-то по-настоящему, то это на всю жизнь. А все остальное — так, заблуждение, такое часто в жизни случается.
— Ну надо же, а ты, оказывается, философ, — усмехается Кэмрин. — И это тоже придает тебе ореол романтичности.
Обычно в наших разговорах я заставляю ее краснеть, но теперь вышло наоборот. Стараюсь не глядеть на нее, хотя это не так-то просто.
— Так все-таки ты был в кого-нибудь по-настоящему влюблен? — спрашивает она.
Вытягиваю ноги, кладу одна на другую, сплетаю пальцы на животе. Смотрю на небо и краем глаза вижу, что Кэмрин делает то же самое.
— Честно?
— Ну конечно, — говорит она. — Мне очень интересно.
— Ни в кого, — отвечаю я, не отрывая глаз от какого-то яркого созвездия.
Она едва слышно вздыхает:
— Ну пожалуйста, Эндрю. Я думала, ты скажешь правду.
— Да не вру я. Несколько раз думал, что на самом деле влюбился, но… А с чего это мы затеяли этот глупый разговор?
Кэмрин снова поворачивает ко мне голову, но больше не улыбается. В лице печаль.
— Кажется, я снова использовала тебя в качестве психотерапевта.
Гляжу на нее удивленно:
— Как это?
Она отворачивается. Ее красивая светлая коса падает с плеча на одеяло.
— Мне вдруг пришло в голову, что и я… Нет, так нельзя говорить.
Больше нет той счастливой, радостной Кэмрин, с которой я прибежал сюда.
Приподнимаюсь, упираясь локтями в одеяло. С любопытством гляжу на нее.
— Говори, говори все, что чувствуешь, если есть потребность. Наверное, тебе просто нужно выговориться.
Она на меня не смотрит:
— Но я чувствую себя виноватой, даже когда думаю об этом.
— Да черт с ним, с чувством вины, фигня это… Подумай сама: если это прежде всего приходит тебе в голову, может, это правда? — (Она наклоняет голову в сторону.) — Ты просто проговори это для себя вслух. И если почувствуешь, что тут что-то не то, разберись, в чем дело. Но если будешь держать внутри, неясность замучает тебя еще больше, чем чувство вины.
Она снова смотрит в небо, на звезды. Я тоже. Пусть помолчит, подумает.
— Может, я совсем и не была влюблена в Иэна, — говорит она. — Я, конечно, любила его, очень любила, но вот если бы была в него по-настоящему влюблена… наверное, до сих пор любила бы.
— Разумная мысль, — хитро улыбаюсь я, надеясь, что и она улыбнется в ответ, терпеть не могу, когда она хмурится.
Лицо ее ничего не выражает, сосредоточенно.
— Скажи… а почему ты считаешь, что не была в него влюблена по-настоящему?
Смотрит мне прямо в глаза, словно заглядывает в самую душу:
— Потому что, когда я с тобой, про него почти уже и не думаю.
Я сразу ложусь на спину и гляжу на ночное небо. Можно было бы, конечно, чтобы отвлечься, посчитать эти несметные звезды, но рядом со мной лежит магнит попритягательней, чем все звезды всего бесконечного пространства Вселенной.
Надо это прекратить, и как можно скорее.
— Ну да, со мной не соскучишься… Наверное. — Я пытаюсь придать голосу игривый оттенок. — Как вспомню прошлую ночь и твою маленькую аппетитную попку на постели… Да и тебе, могу представить, приятнее думать о том, что я вытворял у тебя между ножек, а не о чем-нибудь другом… Дело понятное.
Пытаюсь перевести разговор на шутливый тон, пусть даже залепит пощечину и обвинит в том, что я нарушил обещание не вспоминать о той ночи, делать вид, будто ее никогда не было.
Так и выходит, дает по морде, для начала приподнявшись и упершись, как и я, локтями в одеяло.
И тут же смеется:
— Какая же ты скотина!
Я тоже смеюсь, еще громче, закинул бы голову назад, как ржущий жеребец, да она к земле прижата.
Кэмрин подвигается ближе и, опершись на локоть, смотрит на меня сверху вниз. Прядь ее мягких волос падает мне на руку.
— А почему ты не хочешь поцеловать меня? — спрашивает она, и меня как обухом по голове. — Когда ты делал это… ну, прошлой ночью… ты ни разу не поцеловал меня. Почему?
— Как не поцеловал? Еще как целовал!
— Да, но не туда! — (Лицо ее так близко, что мне в самом деле очень хочется поцеловать ее, прямо сейчас, но я не делаю этого.) — Не знаю, как к этому относиться… Что-то чувствую, конечно, но мне это не нравится, а как я должна чувствовать и что именно, сама не знаю.
— Главное, ты не должна думать об этом плохо, — советую я, хотя в голове у самого полная неразбериха.
