– Все равно – дура, – настаивал Игорь.
– А может, ты и прав... В последнее время меня все кому не лень дурой называют.
– Вот видишь! – радостно воскликнул Игорь. – Значит, в этом есть доля истины.
– Наверное, – согласилась Ленка, – но ведь обидно!
– Ничего обидного тут нет. Баба должна быть дурой. А если она не дура, то, стало быть, все равно дура!
– Почему это?
– Потому что умных женщин мужики боятся и обходят стороной. А в нашей благословенной стране мужик в дефиците. Так что если хочешь иметь дефицит – притворяйся.
– А я что, по-твоему, делаю? – усмехнулась Ленка.
Игорь засмеялся и полез целоваться.
– Съешь лучше яблоко, – отбивалась она.
– Да я их не то что есть, я их видеть не могу.
Эдик, оставлявший их на время, вернулся и церемонно попросил у Игоря разрешения пригласить Ленку на танец.
Игорь завозражал, попытался встать, что-то пошутил про корову, которая нужна ему самому, но тут же рухнул на стул и устало махнул рукой.
Ленка поднялась с места, поцеловала Игоря в лысину и пошла за Эдиком.
В толпе танцующих почувствовалось едва заметное оживление.
Сначала Ленка обратила внимание только на ослепительно-розовые кружева, а только потом на их обладательницу. Во всей своей невозможной красе навстречу им продвигалась Курочкина. Рассекая людские волны, она бестолково размахивала над головой серебристым палантином и своим решительным видом напоминала рыбу лосось, упрямо идущую на нерест.
– А вот и я! – издалека завопила Курочкина.
Только теперь Ленка заметила, что та была не одна. Пробираясь по проходу между столиков, Любка тащила за руку дедушку лет девяноста пяти, который все время спотыкался и беспомощно оглядывался по сторонам.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что дед был еще даже очень ничего и выглядел вполне импозантно. На нем отлично сидел хорошо потасканный, красный бандитский пиджак, несвежая белая рубашка была аккуратно застегнута на все пуговицы, и даже редкие седые космы, стянутые на затылке простой аптекарской резинкой, смотрелись вполне по-рокерски.
– Подумайте только, – затараторила Любка, – я нашла его прямо у нашей гостиницы. Он стоял такой гордый и одинокий, а все эти бессовестные люди проходили мимо, и только я одна не смогла бросить человека на произвол судьбы.
Музыка кончилась, и вся компания снова направилась к столам.
– Дед, ты откуда? – спросил Эдик, разливая водку.
– Я убит подо Ржевом, – с достоинством ответил дед и, никого не дожидаясь, профессионально опрокинул в себя содержимое пластикового стаканчика.
– Уважаю, – сказал Эдик и налил ему еще.
Дед опять не заставил себя ждать.
Эдик помедлил и снова наполнил его стакан:
– А где же твои ордена, дед?
– А ордена мои, сынок, в кармане.
– А почему не на груди?
– А чтоб не сперли.
– И это правильно, – кивнул Эдик и отвернулся, потеряв к деду всякий интерес.
Курочкина нервно ерзала на месте, словно ей не терпелось поведать Ленке какую-то страшную тайну. Улучив подходящий момент, Любка нагнулась к ней и страстно зашептала:
– Сколько, ты говоришь, твоему Серому лет?
– Ты же у меня уже спрашивала, – напряглась Ленка.
– А если точнее? – настаивала Любка.
– Лет пятьдесят пять, пятьдесят семь...
– Надо же! – восхитилась Курочкина. – Почти пенсионер, а как трахается!
– Когда ты успела? – не поверила своим ушам Ленка.
– А тока шо, – довольно заржала Курочкина.
Эдик, несмотря на Любкину конспирацию, слышал весь разговор от начала и до конца.
– Врешь ты все, Курочкина, врешь и не краснеешь, – встрял он, искоса взглянув на Ленку.
– Я вру? – возмутилась Любка. – Вы что, не видите, я вся переодетая! Он же мне даже молнию на джинсах сломал! Только чудом не убил. Я даже посопротивляться как следует не успела.
– Чего ты не успела? – переспросил Эдик.
– По-со-про-ти-вляться! – отчеканила Любка. – Набросился с таким, знаете, восторгом! С такой жадностью! С таким упоением...
– А может, у нее ранний климакс? – обратился Эдик к Ленке. – Сумасшедшие гормоны, зверский аппетит, потливость?
– Дурное дело нехитрое, – еле слышно сказала Ленка и почувствовала, как у нее затряслись губы.
– А нечего было на двух стульях сидеть, – огрызнулась Курочкина, – и сама не пользуется и другим не дает.
– Не дает! – повторил за Курочкиной дед и со всей силы ударил кулаком по столу.
– Вот видите! – обрадовалась Курочкина. – Сразу видно, что человек отогрелся моим теплом и любовью и тем же мне отвечает.
– Наливай! – скомандовала Ленка Эдику и тут же отвернулась, чтобы он не заметил выступивших у нее на глазах слез.
Что со мной происходит, не понимала Ленка. Что я трясусь как лист пред травой? Чем она меня так уела? Или это не она? Конечно, не она. Серый! Как он мог? После всего, что между нами было. Но при чем здесь он? Он волен делать все, что ему заблагорассудится. Наконец волен! Свободен безгранично! Но бог видит, я в этой свободе не виновата. Я этого не хотела изо всех сил. Я даже представить не могла... Всем – только хорошего, и пусть все будет как будет. Его Катя портфель за ним носила, а что я? Я бы тоже хохотала над своей обосранной жизнью. Я бы тоже не простила... Что я говорю?! При чем здесь я? А Серый, гад, каков? Веселый, блин, вдовец! Или, наоборот, невеселый? И эти постельные радости только от обиды, от отчаянья? Отчаявшийся Серый? А почему бы и нет? Ему нужна моя помощь. Кто, если не я? Но я не могу больше здесь оставаться, мне надо в Москву! Теперь-то я точно знаю, что мне нужно ехать в Москву. Серый сказал, что мне туда надо! А сам? Как художник художника! Так, что мурашки по телу. Что я тут делаю, господи? Правильно сказала Курочкина, на двух стульях сижу...
Зал заметно опустел, каждый, кто хотел спеть, уже это сделал, оркестр затих, и даже конферансье нигде не было видно. На сцену вышел местный диджей и включил старый, видавший виды магнитофон. Зазвучало танго.
Курочкина вскочила, обвела ястребиным взглядом зал и, выбрав себе последнюю на этом празднике жизни жертву, двинулась по направлению к ней.
За дальним столиком в полном одиночестве сидел молодой бородатый парень. Ленка слышала от кого-то, что этот бородач, несмотря на свою молодость, был известным бизнесменом, королем местных бензоколонок и по совместительству еще и спонсором конкурса.
Надо отдать ему должное, упирался он отчаянно, но Курочкина была проворней. Сначала руки, а потом и ноги стали летать над ее головой, словно четыре смешные птицы, и бензоколонщику ничего не оставалось делать, как только принять ее вызов. Потоптавшись какое-то время рядом, он от греха подальше отошел в сторону, а Любка, не сразу заметив его отсутствие, продолжала развлекать публику в одиночестве.
