— Но проблема-то вовсе не в ней. А в Люке. Он должен устанавливать границы.
— Ему это известно, и он хочет быть с ней построже, но опасается, что кончится тем, что будет реже видеть дочь.
— Но если он так не сделает, то будет реже видеть тебя. Он и об этом тоже должен заботиться, Лора, — вот я бы подумал. — Я посмотрела на него. — Это ведь он искал встречи с тобой, не так ли? Это он пришел на викторину. Это он настаивал на свидании. Мы все свидетели. Так что, какой бы мудреной ни была ситуация, это он должен соблюдать баланс.
— Каким образом соблюдать баланс в отношениях с неуравновешенным человеком? — спросила я. — Магда слегка… не в себе. Но я, с одной стороны, не могу критиковать Люка, потому что это было бы равносильно обвинению его в чрезмерной любви к собственному ребенку. И пусть лучше так, чем он будет проводить с ней меньше времени. Я хочу сказать, как представишь себе, сколько мужчин бросают свои семьи и детей, плюют на свои обязанности при первых же трудностях и даже не интересуются потом их судьбой, просто диву даешься, как можно поступать так… — На шее Тома появилось красное пятно. — …как муж Джины. Вот что я хочу сказать. Но… Люку это все дается трудно. Очень трудно.
Том кивнул:
— Я понимаю. Ладно. — Он взялся за меню. — Я проголодался, а у меня в холодильнике шаром покати. Надо поесть. Составишь мне компанию?
— Почему бы нет? Я ничего не ела с сегодняшнего утра.
— Что будешь?
Я подумала, что съела бы суп из тыквы, запеканку из батата и жареного цыпленка с горошком и рисом.
— Может быть, рыбные котлеты? — предложил Том. — Или красного луциана[52]? Тоже ничего. Ну… что закажешь? — Он жестом подозвал Смитти. — Определилась?
— Да. Мне приправленную карри козлятину.
В воскресенье ночью из Севильи позвонила Хоуп. Они только что поужинали в ресторанчике неподалеку от местного собора.
— Я играю весьма убедительно, — прошептала она. — Майк даже не подозревает, что я обо всем знаю.
— Как он себя ведет?
— Как обычно, только немного… раздражен. Ни с того ни с сего начал было рассказывать что-то, я даже подумала, что признается, но потом осекся, будто ему очень больно говорить об этом… — Она сделала паузу, а потом я услышала, как она приглушенно зашмыгала носом. — Ужасно сознавать, что это, может быть, последний наш совместный праздник.
— Ты уверена, что хочешь этого, Хоуп?
— Да.
— И ты готова к любым последствиям?
Я услышала, как она вздыхает.
— Готова.
— И ты готова поклясться, что никогда не станешь обвинять меня — что бы я ни обнаружила — и по затаишь на меня зло?
— Готова.
— Как бы горько ни было?
— Как бы горько ни было.
— Хорошо. Какой у него адрес?
— Тауэр-42 — бывшая Нэт-Уэст-тауэр, это на Олд-Броад-стрит, 25, — не промахнешься.
— А в какое время он обычно заканчивает?
— Примерно в половине седьмого. У них на первом этаже есть кафе, ты можешь там примоститься.
— Он меня не заметит?
— Нет, кафе расположено в закутке, за эскалаторами, но ты увидишь его, когда он будет уходить. А стены у здания стеклянные, так что ты с легкостью определишь, в каком направлении он пойдет.
И вот во вторник вечером я на метро доехала до Ливерпуль-стрит, а затем прогулялась до Олд-Броад-стрит, двигаясь в направлении, противоположном потоку людей, заканчивавших рабочий день и возвращавшихся домой. Стояла необычайно теплая погода, и я совсем не чувствовала себя белой вороной в своих темных очках. Слева от меня стоял огромный «огурец» — серо-зеленое здание фаллической формы, а прямо передо мной ввысь уходила Тауэр-42, ее окна отливали бронзой и золотом, отражая припозднившееся полуденное солнце.
Я вошла внутрь и направилась через необъятное фойе в кафе «Ритацца». Оттуда я стала наблюдать за входными вращающимися дверями. Я неторопливо попивала кофе, испытывая сильное желание оказаться сейчас где-нибудь в другом месте и больше всего — на закрытом показе у Люка. В половине шестого я позвонила ему и предупредила, что задерживаюсь, но постараюсь вырваться. Правду рассказать я не могла, но и лгать тоже не хотела.
Судя по тому, что было написано в брошюре о здании, Тауэр-42 называлась так потому, что в ней было сорок два этажа, и «Кляйнворт Перелла» располагалась на последнем. Я пришла на двадцать минут раньше, поставила мобильник на режим без звука — не хотела, чтобы он оповестил о моем присутствии, — и за чашкой латте принялась делать то, что делаю очень часто: обдумывать вопросы для нового шоу. «Какое здание самое высокое в мире?» («Сирс» в Чикаго.) «Как называется британский национальный совет по вопросам брака?» («Рилейт».) «Назовите датчанина, разработавшего дизайн здания Сиднейской оперы?» (Йорн Уотсон). «Сколько длится нормальная человеческая беременность?» (Сорок недель.)
Я взглянула на часы. Шесть пятнадцать. Я видела, как сотрудники организаций спускаются по эскалатору и выходят во вращающиеся двери. Некоторые сворачивали направо, к Ливерпуль-стрит, другие ловили такси. С моего наблюдательного пункта открывался отличный обзор. Разглядывая служащих в их темно-серых костюмах, шелковых галстуках и шарфах «Гермес», я силилась изобрести собирательное существительное для банкиров — что-нибудь вроде «интереса», «полоски» или «кредита». Внезапно мое сердце забилось сильнее. Майк. Он спустился с эскалатора. Я поднялась, пульс стучал как бешеный, и тут я поняла, что ошиблась. Я села, ощущая тревогу, как спринтер после фальстарта. Я успокоила себя, сделав несколько глубоких вздохов.
Хоуп была права. В этом здании работало множество привлекательных женщин. В основном двадцати — тридцати лет, все поголовно стройные, ухоженные и стильные. Соблазнительные. Интересно, а может, Майк загулял не в первый раз? Я почувствовала злость на него за унижение сестры — и на нее за то, что она втянула меня во все это.
Было уже половина седьмого. Я представила, как Майк убрался на столе, надел свою куртку, затем взял кейс, в котором лежало… Что бы там могло быть? Что-нибудь вызывающее из «Да Перла»? Серьги «Тиффани», подходящие к браслету? Я представила, как он идет к лифту. К тому моменту людей сильно поубавилось. Я стала тщательно разглядывать мужчин. Нет, проносилось в моей голове. Нет. Не он. Или он? Нет, не он. Нет… Нет… Нет… Точно нет… Нет. Я следила за обеими дверями, переводя взгляд от одной к другой; затем снова взглянула на эскалатор, на котором стояла очередная большая группа людей. Нет… Нет… Нет… Нет… Да!
Я отодвинула стул. Вот он. На сей раз точно. Я увидела, как он сходит с эскалатора, неторопливо пересекает фойе, проходит во вращающуюся дверь и поворачивает налево (что я увидела благодаря стеклянным стенам). Я направилась за ним. Я оказалась такой зоркой, что не удивилась бы, если бы сумела видеть еще и в рентгеновском спектре. Я последовала за ним по Олд-Броад-стрит, почти бегом, чтобы не отставать от Майка, который не замечал преследования в тридцати шагах от собственного носа. Передо мной проехал автобус, заслонив его от меня. Испугавшись, что потеряю Майка из виду, я ступила с тротуара на дорогу, не глядя по сторонам, и услышала, как засигналило такси.
