— Не дай бог, — прошептала Катерина, — не дай бог он ее выставит на аукцион…
— Сложнейшая техника. Миниатюрная живопись, инкрустированная бриллиантами, под слоем прозрачной эмали… — продолжала воодушевленно щебетать Маргарита. — Вечная работа. Повторить такое второй раз невозможно…
Катерина ничего не слышала, ощущая себя оплывшей свечкой и мечтая побыстрее оказаться у себя в номере. Она даже не поняла, когда именно ушла Маргарита. И не ощущала сколько времени стояла одна, уставившись в одну точку пространства.
— Бабочки. Катрин, какая безвкусица.
Услышав голос Димы за спиной, Катерина вздрогнула, тронула сережку в ухе, и долго не находила сил, чтобы повернуться и взглянуть ему в лицо.
— Поздравляю с победой, Димочка. Шикарная получилась вещица, — медленно произнесла, так и не повернувшись.
— Я знал, что ты оценишь>. — Смотрел на нее, сгорая от желания прикоснуться к обнаженной спине и волосам, рассыпавшимися по плечам мягкими волнами. Кате так шла изысканная простота и естественность. Они подчеркивали природную красоту, делая ее нежной и женственной.
— Не могу поверить, что ты это сделал. Как ты мог? — Развернулась, прислонившись бедром к мраморному парапету. — Ты, как тот охотник, тоже решил свой трофей в кулоне запечатлеть и показать всему миру?
Он оставил ее слова без ответа, пропав в остром взгляде. То ли соскучился до боли, то ли жемчужно-серое платье так оттеняло ее глаза — сегодня, глядя в них, терял свои мысли.
— Поймать тебя в темноте тогда было гораздо проще, чем сегодня на этом празднике жизни. Честно.
— Только попробуй выставить ее на какой-нибудь аукцион. Только попробуй.
— Ты виртуозно весь вечер от меня сбегаешь, — улыбнулся, но эта улыбка Кате ничего не сказала. От чрезмерной в себе уверенности он так улыбался или от самодовольства, черт его знает.
— Потому что я не хочу, чтобы ты ко мне приближался.
— Как это не хочешь? Нам надо. Мы же не чужие друг другу люди.
— Крапивин, матом тебя прошу, уймись, — разозлилась она, не понимая его неуместного спокойствия. Сама в пяти минутах от истерики, а он сама невозмутимость. Хотя… Это же Крапивин. Разве что-то в этой жизни может его изменить? Их отношения разве может что-то изменить?
— Никак не могу. Меня так давно сволочью никто не называл, мне аж не по себе.
— Дима, ты сволочь.
— О, да-а-а-а, — с придыханием протянул он, чуть пригнувшись к ней.
— Негодяй и подонок, — добавила, поддерживая игру.
— Все. Я почти счастлив.
— Можем отойти куда-нибудь в укромное место, я тебе еще по роже дам, и тебе вообще захорошеет.
— Мы обязательно отойдем куда-нибудь в укромное место, но совсем не для этого.
— Нет уж, на этом моя миссия выполнена. Взбодрился, теперь оставь меня в покое.
— Пойдем потанцуем, — предложил, протягивая руку. — Всего один танец. Я прошу.
Катя поглубже вздохнула, чтобы отказать, но отказать не смогла. Хотела, но не смогла. Соскучилась. Смотрела на него, а в груди будто кто-то горящие угли ворочал.
— Ладно. — Вложила ладонь ему в руку. — Только один.
— Мне хватит. Бежать уже поздно, моя драгоценная Катрин, на нас все смотрят.
Он ухмыльнулся, прижимая ее к себе, она сгримасничала. «Драгоценная Катрин» теперь звучало очень двусмысленно.
— Конечно смотрят. Местное общество только свободно вздохнуло, почувствовав наш разлад, а ты тут со своими танцами. Чувствую, как мне в спину вонзаются ножи. Ах, это же сын губернатора! Ах, как он может встречаться с этой малолеткой! Ах, Шаурина, она же такая наглая и беспардонная!
— Так и говорят?
— Нет, не так. Это я самое мягкое выбрала, чтобы не шокировать твои чувства.
— Не обращай внимания на то, что говорят.
— Я и не обращаю. Меня не научили плевки растирать.
Чувствовал, что пальцы ее подрагивают, и сильнее стиснул ладонь. Коснулся губами шеи, чуть крепче прижимая к себе за талию. Катя нервно сглотнула и напряглась.
— Что ты делаешь? Прекрати, — попыталась оттолкнуться от него, но он не позволил.
— Я соскучился по тебе, моя дорогая Катрин. — Скользнул рукой чуть ниже поясницы.
— Дима, поаккуратнее. Тут повсюду фотографы. Потом вылезет какое-нибудь фото, на котором мы танцуем, а ты лапаешь мой зад.
— Это будет самое крутое семейное фото.
Она некоторое время смотрела ему в глаза, потом твердо заявила:
— Я никуда не пойду с тобой.
Он снова улыбнулся:
— Ты научилась читать мои мысли. Это прекрасно.
— Угадать, о чем ты сейчас думаешь, много ума не надо. Не пойду.
— Пойдешь.
— Нет.
— Пойдешь. Нам надо, Катенька.
Спазм сжал ее горло, и Катя чуть выше подняла подбородок, чтобы пропустить в себя глоток воздуха. Будто зная, что она испытывает, Дима отпустил ее руку и коснулся пальцами шеи точно в том месте, где она чувствовала тугой ком.
— Наш секс всегда начинался задолго до первого прикосновения. Он уже начался. Но на людях им заниматься неудобно, так что нам придется покинуть праздник. И чем быстрее, тем лучше, а то я разозлюсь, и снова будет фестиваль. И будет Катька плавать или в море, или в фонтане, а Ване будет за тебя стыдно. — Упрямо потянул ее к выходу.
— Ваньку прибью, — пообещала Катя, проглотив возмущение. Сопротивляться и не думала, слишком много любопытных взглядов сосредоточилось на их паре. — Куда ты меня тащишь?
— Туда, где нам точно никто не помешает.
— О, нет, Крапивин, к тебе в номер я не пойду. И говорить нам не о чем. Я тебе последний раз все сказала.
— Да, я помню. Все помню. Но постараюсь тебя переубедить. Это будет мучительно нервно, займет какой-то время, но ты все равно согласишься. Так что давай не будем тянуть. Я очень устал от всего этого.
Они двигались между столиками, рассылая по сторонам непринужденные улыбки. Катя надеялась вырваться, как только они выйдут из ресторана. Но вырваться не удалось: уже через несколько минут Крапивин втолкнул ее в свой номер. Она, не веря, что все это происходит с ней на самом деле, испуганно и растерянно прижалась к двери.
— Что ты делаешь, Дима? Что ты делаешь? — отчаянно прошептала, когда он, развернув ее спиной, начал расстегивать платье. — Мне и так плохо. И так больно. Отстань от меня. Оставь меня в покое, я ничего не хочу, — почти плача начала просить, и он оставил ее. Отошел. Но почему-то от этого не стало дышаться легче и свободнее.
— Останься.
— Ты знаешь, что ты со мной делаешь. И все равно ты это делаешь, — надломленным голосом сказала она.
— Конечно, знаю. Поэтому и делаю.
