Чтобы убедиться, что она не попытается выкинуть что-нибудь смешное, я зажимаю ее ноги между своими и позволяю своим пальцам запутаться в ее волосах, немного их растрепав.
Немного запутал ее.
Иногда она настолько совершенна, что меня это чертовски бесит.
Потому что, хотя слова Гарета для меня ничего не значат, он прав насчет оболочки. У него есть стержень. Тот факт, что наши разногласия всегда будут стеной между нами, наполняет меня еще большей яростью.
Она опирается на свои руки, которые лежат у меня на груди, и поднимает голову, чтобы посмотреть на меня сверху вниз, нахмурив брови.
— Начало, а не конец? Что это должно означать?
— Я не знаю, — рассеянно говорю я, наблюдая за тем, как мои пальцы прокладывают путь по ее каштановым светлым волосам и вниз по горлу. Мои чувства сейчас одержимы бурлящей точкой пульса, которая почти выпирает из ее зеленоватой вены.
Интересно, как она выглядит изнутри, посреди всей этой крови? Что еще я могу найти?
Но это означает, что мне придется вскрывать ее, как всех этих посмертных пациентов, и эта мысль вызывает тошноту в моем желудке.
Если я загляну внутрь нее, я потеряю ее голос, ее тепло, ее темперамент и даже наши раздражающие ссоры. Все.
Я не хочу, чтобы она умерла.
Черт.
Я действительно не хочу ее смерти и готов бороться со своими демонами, чтобы они отказались от желания заглянуть внутрь нее.
— Ты хотел моей девственности и ты ее получил. Что еще тебе нужно? — Ее испуганный голос делает меня чертовски твердым, и это неудобно, учитывая мои попытки не напрягаться.
— Я никогда не говорил, что мне нужна только твоя девственность. Это твое собственное предположение, и я не несу за него никакой ответственности. Кроме того, теперь, когда девственной плевы нет, я могу трахать тебя когда угодно и как угодно, не обращая внимания на твою излишнюю драматичность.
Она издала дрожащий вздох.
— Как долго я должна раздвигать ноги, чтобы ты получил достаточно?
— Я еще не решил, и перестань вести себя так, будто тебе это не нравится, когда твой вкус все еще на моем языке, а твои крики удовольствия отдаются эхом в моих ушах. Я могу выглядеть спокойным, но твое поведение действует мне на нервы.
Ее взгляд остается на месте, и я знаю, что это требует от нее некоторых усилий, потому что она дрожит на мне, явно напуганная, но все еще отказывается отступить.
— Посмотри на это. Теперь ты знаешь, что я чувствую все время.
— Твоя игра в сарказм улучшилась.
— Училась у лучших. — Вероятно, поняв, что ей некуда деваться, она расслабляется и кладет голову на руки. — Это твоя комната?
Я издаю утвердительный звук, и она долго осматривает всю черно-белую мебель, шторы и стол. Единственное цветовое пятно — это красная игрушечная машинка, которая была у меня с детства.
— Это... безлико, — шепчет она.
— Личное переоценивают.
— Ты можешь хоть на секунду не быть прагматичным?
— Как еще я могу заставить тебя покраснеть, как девственницу? О, прости, ты больше не девственница.
— Очень смешно.
Я ухмыляюсь, зажав белокурую прядь между пальцами.
— Я живу, чтобы развлекать. —Она бросает на меня взгляд.
— Ты выглядишь таким довольным собой.
— Это потому, что я доволен. — Я потираю свою полутвердую эрекцию о ее живот. — Ты достаточно отдохнула для еще одного раунда?
— Пожалуйста, не надо. Мне так больно, что я едва могу дышать, не чувствуя дискомфорта.
— Ты имеешь в виду ощущение моего члена внутри тебя. — Я улыбаюсь, когда она снова краснеет и хватаю ее за щеку одной ладонью, заставляя ее стонать.
— Что ты делаешь?
— Расслабься. Я не собираюсь тебя трахать.
Она смотрит на меня подозрительно.
— Ты правда не будешь?
— Нет, если тебе так больно. В конце концов, ты сказала «пожалуйста».
Я глажу кожу ее задницы, затем скольжу ладонью вверх к бедрам, пока не чувствую, как она расслабляется на мне.
Но она продолжает смотреть на меня с недоверием.
— Что?
— Я просто не могу поверить, что тебя может остановить «пожалуйста». Если бы я знала, я бы умоляла раньше.
— Это бы меня не остановило. Если я решу трахнуть твою киску, никто, включая тебя, не сможет меня остановить.
— Ты хочешь сказать, что не хочешь трахать меня сейчас?
— Хочу, но я также не хочу причинять тебе боли.
— Ты сделал это той ночью у обрыва. — Ее голос мягкий.
— Я знаю, ты не готова признать это, но я что-то почувствовал от тебя, иначе бы я не стал продолжать.
— Что-то вроде чего?
— Твое желание.
— Я бы ни за что не почувствовала желания к тебе при таких обстоятельствах.
— Ты просто оправдываешься.
— Нет, я просто рассказываю тебе свою версию истории. Так ты даже не сожалеешь?
— Ты знаешь, что я этого не чувствую. И я не буду извиняться за то, что нам обоим понравилось.
— Я не наслаждалась этим. — Ее плечи трясутся от того, как сильно она пытается подавить свою природу.
Я хочу подтолкнуть ее еще больше, заставить ее признать свою истинную сущность, но что, черт возьми, я буду делать, если она начнет плакать?
Ее слезы, вне секса, делают со мной дерьмо. Плохое дерьмо.
Когда я молчу, она извивается в моих руках, и, к моему удивлению, не для того, чтобы отстраниться, а скорее, чтобы найти более удобное положение.
— И еще, ты не использовал презерватив.
— И что? Я знаю, что ты принимаешь противозачаточные.
— Откуда ты это знаешь? Я уверена, что не писала об этом на IG.
— Но тебе вставляли внутриматочную спираль в больнице, где я интернируюсь. У меня есть доступ к записям.
— Когда-нибудь слышал о конфиденциальности?
— Да. Профессора постоянно об этом говорят.
— И ты все равно нарушил ее. Это незаконно, знаешь ли.
— Раньше меня это не останавливало.
— Тогда... как насчет венерических заболеваний, разве ты не похож на мистера Мужика или что-то в этом роде?
— Нет, мисс бывшая девственница. Я не мужчина-шлюха. На самом деле, у меня не было секса последние два месяца, и я чист. Я всегда пользуюсь презервативами.
— Не со мной.
— Не с тобой, — повторяю я. — Иначе как бы я почувствовал твою кровь на своем члене?
— Может, хватит говорить как гад?
— Горячий гад.
— Урод есть урод. — Она прочищает горло. — Я не могу поверить, что ты не занимался сексом целых два месяца.
— Чудеса случаются.
— Почему?
— Потому что секс стал скучным, а я бы не хотел быть скучным до смерти.
— Мне трудно в это поверить, учитывая, что ты упорно трахаешь меня.
— Ты другая.
Я чувствую, как учащается биение ее сердца о мою грудь, даже когда ее лицо остается прежним.
Новая резолюция — всегда быть в состоянии почувствовать ее пульс, потому что он, блядь, никогда не лжет.
В отличие от нее.
— Так вот почему ты даешь мне тайм-аут? Потому что я другая?
— Я же говорил тебе, я могу быть милым.
Она фыркнула.
— Тебе действительно стоит перестать называть свою пониженную версию милой, когда это всего лишь спокойная фаза.
— Пониженная версия?
— У тебя бывают моменты, когда ты немного дружелюбен, но они часто заглушаются твоей дьявольской стороной.
— Потому что ты ее провоцируешь.
— Значит, это моя вина, что твоя натура дьявольская.
— Нет. Но ты можешь пробудить мою хорошую сторону, если захочешь. Это потребует усилий, поскольку это не дается мне естественно, но это можно сделать.
— И как мне это сделать?
— Иногда тебе не нужно пытаться. Как сейчас. Просто иметь тебя такой послушной в моих объятиях — этого достаточно.
Ее губы раздвигаются, что свидетельствует либо об удивлении, либо о прикосновении к ее душе, либо и то, и другое. Надеюсь, и то, и другое.
Мне нравится проникать под ее кожу. Это так близко к тому, чтобы увидеть ее изнутри без того, чтобы ее кровь украшала мой ковер.
Она прочищает горло.
