— Могу я спросить тебя кое о чем?
— Ты уже спросила.
Она закатывает глаза.
— Могу я задать другой вопрос?
— Тебе не нужно спрашивать разрешения, чтобы спросить меня о чем-либо.
Ее горло работает вверх и вниз, сглатывая, и я едва могу сопротивляться желанию необходимости обхватить пальцами ее шею. Это плохо.
Обычно я не люблю удушение вне секса. Но, возможно, статус наготы наших тел — это то, что провоцирует меня.
Или я хочу в это верить.
— Раньше, если бы я сказала «нет"»и попросила тебя остановиться, ты бы остановился?
— Почему ты задаешь гипотетический вопрос, когда все уже сказано и сделано?
— Потому что
— Чушь. Ты чувствуешь вину за то, что хотела меня, и пытаешься убедить себя, что не смогла бы остановить это, даже если бы попыталась.
— Могла бы я это остановить? — Шепчет она.
— Может быть, а может быть, и нет.
— Это не ответ.
— Это единственный ответ, который ты можешь получить.
Она издает разочарованный звук, затем замолкает, вероятно, обдумывая методы, как получить желаемое или вывести меня из себя. Похоже, она знает толк в этом.
После некоторого времени полной тишины она протягивает руку в мою сторону. Сначала нерешительно, но потом становится смелее и скользит пальцами по моей коже.
— Почему ты сделал татуировку в виде вороны?
— Это ворон, а не ворона.
— Не такая уж большая разница.
— Наоборот. Вороны — это все о плохих предзнаменованиях и плохой судьбе, терминология, в которую я не верю.
— А разве у ворон нет такой же символики?
— Нет. Вороны связаны со смертью — скорее духовной, чем физической. Я сделал эти татуировки после того, как я убил импульсивного, неспособного к самоконтролю, откровенно жестокого Киллиана. Он был позором для уравновешенного меня из настоящего.
— Или он просто хотел, чтобы его поняли. — Ее тихое бормотание эхом отдается в воздухе, затем она поджимает губы, словно сожалея о сказанном.
Мое тело напрягается. Это первый гребаный раз, когда кто-то сказал такое о моей менее утонченной версии.
И я не знаю, стоит ли мне задушить ее за это.
Я обхватываю руками ее талию и поднимаю ее на ноги.
Она задыхается и машинально прижимается ко мне, когда я делаю шаг к ванной.
— Что ты делаешь?
— Я собираюсь позаботиться о этой назойливой боль, прежде чем трахнуть тебя снова.
Глава 23
Глиндон
— Я ожидал предательства от кого угодно на свете, но только не от тебя, Глин. Ты действительно бросаешь меня?
Мои глаза открываются, и в воздухе раздается гортанный звук. Это мое дыхание, понимаю я, сглатывая слюну, собравшуюся во рту.
Я пытаюсь встать, но какая-то тяжесть удерживает меня на месте.
Киллиан.
Или, скорее, его огромное тело.
Я смываю сон с глаз, ощущая его голую кожу на своей. Я все еще на его груди, моя мягкость драпируется на его твердости. Я чувствую себя такой маленькой в его объятиях, но в то же время... такой защищенной.
Я даже не подумала о его чудовищной природе, когда заснула в его объятиях после ванны.
То, что началось как лечение моей боли, закончилось тем, что я трахалась на краю ванны с задницей в воздухе и пальцами, держащимися за стену. В буквальном смысле.
Хотя я кончила дважды, Киллиан не торопился, даже больше, чем в первый раз, и я честно думала, что потеряю сознание от всего этого возбуждения, пронизывающего меня насквозь.
Когда он наконец кончил, то поцеловал меня в лоб, как обожаемый любовник, и оставил меня отмокать в воде, полуоцепеневшую, более болезненную, чем в первый раз, но такую безмерно счастливую.
Потом он вышел из ванной и вернулся, чтобы помочь мне ополоснуться, а затем отнес меня на кровать, простыни на которой были заменены.
Когда я хотела одеться, он оттолкнул мою руку.
— Не надо. Я хочу иметь доступ к твоей киске в течение ночи.
— Нет, если только ты не в настроении отвезти меня в отделение скорой помощи утром.
Он лишь усмехнулся, пробормотал:
— Очаровательно, — а затем прижал меня к себе, как будто это была самая естественная поза в мире.
Я из тех, кто почти не спит в незнакомых местах. Это защитный механизм, чтобы я могла убежать при любой возможности.
Так как же я могу спать в объятиях дьявола?
Хотя он великолепный дьявол со стальным телом. Даже когда он спит, я чувствую твердость его живота и груди напротив моей груди и живота и его... член между моих ног. Он определенно полутвердый и готов к большему.
Ему когда-нибудь бывает достаточно?
Вообще-то, нет. Я не хочу знать ответ на этот вопрос.
Я поднимаю голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Это почти как если бы он проснулся — то же самое вечное выражение, пустота в нем, жесткие грани его черт, которые принадлежат модели.
Его привлекательная внешность всегда была оружием в его играх на уничтожение, поэтому я старалась не обращать на нее внимания, но он так красив. Так жестоко красив. Я могла бы смотреть на него весь день.
И я начинаю сексуализировать этого ублюдка.
А это опасно.
Потянувшись сзади, я потянула его за руку, лежащую на моей спине и медленно опускаю ее на матрас.
Я жду секунду, затаив дыхание, на случай, если он пошевелится.
Когда он не делает этого, я кладу ладони по обе стороны от его лица и приподнимаюсь. Его член скользит между моих бедер, и с его губ срывается низкий хрюкающий звук.
Я замираю, ожидая, что меня прижмут его смертоносные глаза и огромный вес, но он остается на месте.
Фух.
Боже, я могла бы убить его прямо сейчас. Может быть, задушить его, пока он спит, и избавить мир от его зла.
Но даже если я допускаю такую мысль, это просто не я.
С огромным дискомфортом и всплесками боли мне наконец удается, спотыкаясь, встать с кровати. Мне требуется несколько попыток, много вдохов и внутренних проклятий, чтобы надеть свою одежду — без нижнего белья, потому что я не могу его найти.
Вероятно, оно все равно испорчено.
Подняв с пола телефон, я морщусь от дюжины сообщений от друзей, затем засовываю его в лифчик и замираю, когда понимаю, что от меня пахнет им. Древесным, как его гель для душа, которым он меня намазал, но я также пахну сексом.
Который я начинаю ассоциировать только с ним.
Я бросаю последний взгляд на комнату.
Она такая же клиническая, как и Киллиан. Настолько безличная, что это могла бы быть спальня любого другого человека, если бы не медицинские книги на полках.
Я отступаю назад, не сводя с него глаз. Я ни за что не отдам ему свою спину после того, что было раньше.
Это стоило мне девственности.
Не то чтобы я считала это чем-то особенным. Я действительно никогда не находила никого, кому бы я хотела отдать ее, даже если это сделало меня изгоем в моей предыдущей школе и среди моих друзей.
Не говоря уже о том, что все парни, которые были у меня в школе, проверялись лично Лэндоном, и что-то мне подсказывает, что он угрожал им убийством, если они дотронутся до меня.
Меня это немного беспокоило, но не настолько, чтобы я закатила истерику.
Правда в том, что я была слишком апатичной, и, как бы мне ни было неприятно это признавать, я никогда не хотела никого с тем же огнем, который я чувствую к Киллиану.
Но я начинаю понимать, что ему нужна не только моя девственность, как я думала вначале.
Киллиан будет идти по нарастающей, как на войне — он будет хотеть все больше и больше, пока я не буду полностью истощена.
Пока у меня не останется ничего, чтобы отдать.
У него такой тип интенсивности. Шторм, который ты чувствуешь только тогда, когда он разрушает тебя изнутри.
В прямом и переносном смысле.
Поэтому я должна стараться держаться подальше и защищаться. Это будет истощать меня, и я, вероятно, буду ненавидеть себя за это, но это нормально.
