я хочу быть рядом с ней и тогда, когда наступит утро… Хочу, чтобы никогда и не было моего отъезда в США и нашего расставания, чтобы она никогда так не плакала и не страдала. Я хочу объяснить ей все и просить прощения, пока ей не станет легче… Если бы я только знал, что все еще не безразличен ей, я бы мир перевернул… если бы я только мог узнать, что она на самом деле чувствует…
Я перевернула последнюю страницу толстой тетради и легла на пол.
Уже наступило утро, за окнами было светло и морозно.
Спать мне совсем не хотелось, меня переполняли эмоции. Сердце стучало как сумасшедшее.
Его отец, как жестокий сценарист, вмешался в наши совсем юные жизни и смог найти слабые места. Когда тебе восемнадцать, ты готов верить всему, что говорят «взрослые» и сомневаться в том, что ты можешь хоть что-то изменить.
Двенадцать лет я ненавидела обстоятельства, которые заставили нас с Даней расстаться. Двенадцать лет я мучила себя вопросом: любил ли Даня меня? Двенадцать лет где-то глубоко внутри я мечтала вернуть то наше теплое и ласковое лето…
Я никогда не думала, что задавая тысячи раз эти вопросы, однажды получу на них ответы. Исчерпывающие, искренние, оголяющие до беззащитности всю Данину душу и меняющие отношение ко всему, произошедшему с нами.
Смогла бы я когда-нибудь дать ему прочитать свои дневники? Нееееет! Точно — нет! А он дал, потому что только так мог объяснить мне все. И потому — что хотел объяснить мне все.
Жутко захотелось к Дане! Прижаться к нему всем телом до сведенных рук, смотреть в его невероятные серые глаза, целовать его, говорить какие-нибудь глупости…
Я разглядывала потолок и улыбалась, понимая, что все, что я чувствую и чувствовала — взаимно. По-настоящему взаимно!
— Эля? Все в порядке? — на пороге стоял остолбеневший папа, заставший свою дочь на полу в позе звезды с совершенно идиотской улыбкой.
— Все отлично, папочка! — подскочила я.
— Ээээм, завтрак готов, — с сомнением разглядывая меня, сказал он. — Приходи…
Я наскоро умылась и уселась вместе с родителями за стол.
— Ого! Как тебя работа вдохновляет и мотивирует! — с улыбкой заметила мама, наблюдая, с каким энтузиазмом я уплетаю гренки с яичницей. — Всю ночь проработала, а такая активная и… естественно, голодная, — она подложила мне еще две гренки.
— Мам, пап, я сегодня в Москву возвращаюсь, — с набитым ртом сказала я, и родители, замолчав, переглянулись.
— Что-то случилось? — обеспокоено спросила мама. — Ты, вроде, собиралась еще день побыть.
— Случилось! — не могла больше сдерживать плещущие через край эмоции я. — Меня очень ждут в Москве!
— Ждут-не ждут, но сегодня ты никуда, милая, не поедешь, — сказал папа.
— Почему? — расстроилась я.
— Потому что из-за сильного мороза машину не сможешь завести, — он сделал глоток кофе. — Она простояла несколько дней на такой холодрыге.
— А если в сервис?.. — с вялой надеждой спросила я.
— Праздники, Эля… — как маленькому ребенку объяснил он мне. — Это в Москве все и всегда работает, а у нас ребята еще не отметили как следует!
Аппетит пропал, я грустно посмотрела в окно, витиевато изрисованное морозными узорами.
— Завтра. Поедешь завтра. И мороз спадет, и трассу разгребут как раз. Говорят, из-за снегопадов в последние дни пробки на несколько часов образовались, — кладя руку мне на плечо, сказал папа. — Побудь с нами еще денек, ведь здорово же дома?
Я улыбнулась ему в ответ. Дома, правда, было замечательно!
Хорошо. Еще день. Я скучала по Дане двенадцать лет, поскучаю и еще один день. Всего лишь день…
Чтобы время перестало стоять на месте, я убрала в доме, вытерла пыль со всех своих книг в комнате, перебрала старые вещи и испекла пирог к ужину, но настенные часы как издевались надо мной!
Я сотни раз представляла, как мы встретимся с Даней, что он скажет мне, и что я скажу ему, что будет потом…
Со страхом и накатывающим волнением я думала о том времени, когда наш совместный проект будет реализован, и Даню уже ничего не будет держать в России. На подходе будет лето… Еще одно лето. Проведем ли мы его вместе или то, от которого сердце сжимается, так и останется нашим единственным?
Стемнело. Мама начала накрывать на стол, а я пришлепала к ней и просто смотрела, как она расставляет тарелки и с какой-то особой любовью раскладывает приборы.
Так хотелось рассказать ей прямо сейчас все-все про Даню, про наши вернувшиеся отношения, про его дневник, про то, что это он меня ждет в Москве, и поэтому я так спешу туда… Но в глубине души я боялась. Боялась, что все произошедшее окажется сном, моей выдумкой…
— Эля, вечер уже, а ты до сих пор в пижаме, — улыбнулась мама.
Я посмотрела на ставшую привычной и такой родной за эти дни теплую пижаму с оленями и отшутилась:
— Ну, раз скоро спать ложиться, так чего уже и переодеваться?
— Вот смотрю я на тебя с этими… оленями, — скривился папа, — и думаю: ты точно в крупной компании работаешь и на светские мероприятия ходишь?
— Точно, точно! — засмеялась я. — Но даже столичным леди нужно где-то отдыхать…
Не дав мне договорить, входная дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился весь в снегу Дима.
— Дима, что-то случилось? — мы втроем замерли в ожидании его ответа.
Мой брат стряхнул с волос снег, почему-то улыбнулся и сказал, обращаясь ко мне:
— Иди к нему… Он ждет в ресторане на смотровой… Сказал, ты все поймешь.
Секунду я пыталась поверить в то, что и это тоже не сон, после чего вскочила, опрокинув табуретку, схватила пальто и, одеваясь на ходу, выбежала из дома.
— Эля? Дима, да что происходит? — слышала я голоса родителей.
— Мам, не ждите ее, сегодня она точно не придет…
Я бежала к смотровой площадке, не ощущая мороза и не обращая внимания на заснеженную дорогу. Мне гудели проезжающие машины, я едва могла дождаться, когда на светофорах загорался зеленый…
Сердце колотилось в груди с такой скоростью, что, казалось, вот-вот выскочит из нее.
Он приехал! Он как-то нашел меня. Он здесь!
