я дать ему его?
О, да! Еще как! Как я бежала к нему несколько минут назад, — разве это не ответ? Но отчего же он не понимает настолько очевидных вещей? Или… это я чего-то не понимаю?
Принесли ужин, но мы оба даже не посмотрели на стол. Даня ждал моего ответа.
— Я все думала: был ли у нас шанс тогда, двенадцать лет назад, все изменить? — сказала я наконец.
Его взгляд стал напряженным.
— Мне кажется, что нет, — выдохнула я. — Не было.
Ему было больно. Не знаю насколько, но его глаза выдавали страдание.
— Люди правильно говорили: мы были совершенно разными, непохожими, как Москва и Питер… Возможно, мы протянули бы до нового года, или до следующего лета, метались между двумя столицами, сходили с ума от тоски… Но в итоге все равно бы расстались.
Даня перестал дышать и словно окаменел. Он смотрел на меня, не моргая, и просто ждал…
— Я поняла это, когда читала твой дневник, — сказала тихо. — Боже, мы были настолько молоды и так сильно влюблены, что просто не смогли бы вынести этого!.. — во рту пересохло, и я сделала глоток воды. — Я думаю, нам обоим нужны были эти двенадцать лет разлуки, чтобы понять, чего мы по-настоящему хотим…
— Чего же ты хочешь, малая? — едва слышно спросил он, глядя на меня.
Мне больше не хотелось мучить ни его, ни себя:
— Я хочу тебя, Шустов! Хотела, хочу, и, судя по ощущениям, и дальше буду хотеть… — едва выдержала я цунами надежды и счастья в его глазах. — И чем дольше ты сможешь быть рядом, тем счастливее я буду.
Даня вскочил и через мгновение оказался около меня. Склонившись, пару секунд он смотрел мне в глаза, а потом поцеловал таким долгожданным и трепетным поцелуем, что по всему моему телу забегали мурашки.
Он оторвался на минуту от моих губ, но, продолжая смотреть в глаза, громко сказал:
— Спасибо, на сегодня все свободны. И завтра ресторан закрыт, можете не выходить на работу.
Боковым зрением я видела, как официанты и шеф-повар едва слышно попрощались и незаметно вышли из ресторана. Когда смолкло эхо от щелчка закрывшейся двери, Даня наконец-то сказал:
— Понимаешь ты или нет, но… Теперь я тебя никуда не отпущу, — его глаза сузились, а голос стал на несколько тонов ниже.
Вдоль позвоночника вновь пробежали мурашки, только теперь от волнения другого оттенка. Таким уверенным Даню я еще не видела.
Он подхватил меня на руки и направился в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, которую я сначала приняла за элемент декора. Через широкую, едва заметную в стене дверь, мы оказались в просторной спальне с кроватью посередине — ровно в том месте, где вместо потолка был огромный стеклянный купол.
Даня осторожно посадил меня на ее край и, встав передо мной на колени, тихо сказал:
— Я тоже хочу только тебя, Эля Данилова. Хотел, хочу и буду хотеть вечно… — он достал из кармана маленькую красную коробочку и, открыв ее, вынул необыкновенной красоты кольцо. — Я не могу без тебя больше ни секунды… Выходи за меня замуж…
От неожиданности и волнения я порывисто вдохнула и прикрыла рот ладонью.
Даня ждал. В его глазах плескался бездонный серый океан, каждая черточка его красивого лица была напряжена, плечи высоко поднимались и опускались…
— Даня… — наконец выдохнула я. — Мне тридцать лет…
— Самое время выйти замуж, — едва заметно улыбнулся он.
— Мне уже дважды делали предложение.
— Ненавижу их обоих…
— Оба раза это был ты.
— Стало легче, и все же…
— Мы только начали все сначала…
— Эля, мы так давно знаем друг друга… Начать сначала — значит, снова страдать от невозможности быть постоянно вместе!
— Я не могу принять такое решение иррационально…
Даня закусил губу, но не проронил ни слова.
— У меня есть условия, — наконец, решилась я.
— Я слушаю…
— Я не уеду из России.
— И не надо.
— Я не хочу, чтобы ты жил на две страны.
— Этого не будет. Я решил все вопросы в Сиэтле и не планирую туда возвращаться.
— Я хочу остаться в Москве.
— Как скажешь, любимая…
— Я не буду сидеть дома и не брошу свою работу!
— Если ты будешь от этого счастлива…
— Ты начнешь наконец-то рассказывать мне о том, что чувствуешь.
— Я постараюсь…
— Ты никогда не изменишь мне и не бросишь больше…
— Об этом можешь даже не говорить. Обещаю.
Опустив голову, Даня едва заметно поерзал на полу, видимо, стоять на коленях так долго было совсем неудобно.
— Тогда… Да…
— Да?!
— Да!
— Скажи еще раз, — улыбнулся он.
— Да, да, Шустов, я согласна!
Он взял мою руку и надел на безымянный пальчик кольцо. Миллион раз видя этот момент в кино, я и на мгновение не могла представить, насколько это волнительно.
— Я люблю тебя, Эля Данилова, — Даня нежно поцеловал сначала мою руку, а потом мои дрожащие губы. — И теперь ты моя! Ты обещала…
Я обняла его за шею и ответила на поцелуй.
И после этого Даню словно подменили. Из нежного и трепетного он превратился в страстного и требующего. Он не просил, он брал то, что теперь по праву принадлежало ему.
Через несколько мгновений моя пижама с оленями валялась на полу, соседствуя с все еще идеально выглядящей голубой рубашкой.
Когда мы с Даней оказывались в постели, я словно проваливалась в какую-то другую реальность, где не было прошлого и будущего, не было запретов и табу, где я забывала обо всем, ощущая лишь его пьянящую близость, и таяла от поцелуев и ласк.
Как я ни пыталась забыть его все эти годы, он был и остался моим идеальным мужчиной.
Я лежала на его твердом животе и сквозь стеклянный купол разглядывала звездное небо.
— Дань, что мы теперь будем делать?
Он хмыкнул, и моя голова качнулась.
— Будем жить долго и счастливо.
— Я что-то волнуюсь, надо же как-то поговорить с родителями…
— Это я волнуюсь, малая, — пробегая подушечками пальцев по моему предплечью, серьезно сказал он. — Чувствую, разговор с твоим папой и Димой не будет томным.
— Хочешь, я
