схожие цели, поэтому, естественно, мы тянулись друг к другу, но у нас никогда не было эмоциональной связи, если это имеет смысл.
Я моргаю, ошеломленный новой информацией.
— Ты была репортером?
— Хотела быть. — Она наклоняет голову, изучая меня, и я заставляю себя выглядеть непринужденно, стараясь не выдать своего растущего беспокойства.
Ее наводящие вопросы, пытливый взгляд — конечно, она репортер. Возможно ли, что она знает обо мне?
Это было много лет назад, в то время она училась в начальной школе, но эта история попала в национальные новости.
Нет, она была слишком молода. Кроме того, если бы она знала, то не осталась бы со мной наедине.
— Если ты хотела быть репортером, почему сейчас здесь, работаешь на своего отца? — она самая красивая и целеустремленная женщина, которую я знаю, и не может быть, чтобы у нее не получилось, если это то, чего она хочет.
— Я облажалась. Это было очень глупо. Я позволила своим эмоциям затуманить мои суждения. Теперь больше не могу работать в этой отрасли. — Она качает головой и отмахивается от меня с грустной улыбкой. — В любом случае, хватит о…
— Ты переезжаешь в Орегон?
Воздух между нами становится напряженным, и она смотрит несколько секунд, прежде чем прервать зрительный контакт.
— Гм… Таков был план.
— Был?..
Она переводит взгляд на меня, и впервые за все время, что я ее знаю, она кажется неуверенной. Шайен заламывает руки.
— Я не знаю, что мне теперь делать.
Молча смотрю, молясь о смелости задать вопрос, что она имеет в виду под «теперь». Можно ли вообще мечтать, что она останется в городе? Мое сердце бешено колотится в груди, когда я понимаю, что не могу добровольно отпустить ее.
— Останься.
Ее глаза расширяются, а губы приоткрываются.
Я прочищаю горло.
— Мне очень жаль, я…
— Все в порядке, Лукас. Все было… — она тяжело вздыхает, — безумно с тех пор, как мы встретились. Я планировала выбраться отсюда при первой же возможности, но все изменилось, и я не знаю, что мне делать.
— Как изменилось? — слова срываются с моих губ шепотом, и я осмеливаюсь надеяться на то, на что не имею права.
— Я встретила тебя.
У меня перехватывает дыхание.
— Шай, нет…
— Не перечисляй все причины, по которым наши отношения не сработают, Лукас. Я все их знаю. — Она постукивает указательным пальцем по виску. — Они бегут по бесконечной петле здесь.
Я сломлен.
Нестабилен.
Опасен.
Ее ладонь прижимается к груди.
— Но то, что я чувствую здесь, когда мы вместе, заставляет меня поверить, что все возможно.
Я сглатываю комок, образовавшийся в горле.
— Гейдж, он причинил тебе боль… Если с тобой что-нибудь случится, я никогда не смогу жить с этим.
Она наклоняется вперед, положив обе руки на стол.
— Прошлой ночью у Гейджа были все возможности причинить мне боль, но он этого не сделал.
— Это не значит…
— Разве ты не видишь, что происходит? Он начинает мне доверять. Ты начинаешь мне доверять. — Она встает со своего места, обходит стол и упирается бедром в его край. — Гейдж — твой защитник, верно?
— Эм… да.
— Мне нужно доказать, что я не представляю угрозы, и он оставит нас в покое.
Я поправляю свою бейсболку, чтобы не смотреть на нее. Это слишком много, больше, чем я заслуживаю. Я должен сказать «нет», оттолкнуть ее, вернуться к полному игнорированию, но она предлагает больше, чем я когда-либо мог мечтать.
Все, что она говорит, кажется логичным.
Если нет угрозы, то не будет и Гейджа. Но что, если она ошибается? Эмоции не подчиняются логике. Гейдж обладает способностью оставлять за собой смерть и разрушения. Он уже делал это раньше. И мог бы сделать это снова.
Я делаю все возможное, чтобы выкинуть прошлое из головы.
Это более, чем эгоистично — скорее жестоко — но даже сейчас я хочу ее.
— Хорошо, я попробую.
Она бросается ко мне и обвивает руками мою шею.
— Спасибо тебе, Лукас. — Ее дыхание скользит по моей коже, и мои руки хватаются за подлокотники, чтобы не прижать ее к своей груди.
Проходят секунды, и между нами нарастает ощутимый жар. Суставы в моих руках болят, когда я отказываюсь отпускать стул, и, наконец, она отстраняется, ее шея покраснела, а улыбка дрожит.
Ее взгляд останавливается на губах, а затем устремляется к моим глазам, как будто она спрашивает разрешения. Я стону в блаженной агонии, потому что тяга к ней сильна так же, как и мой инстинкт бежать. Захваченный невинностью ее взгляда, я остаюсь неподвижным, когда она прижимается сомкнутыми губами к моим губам в поцелуе.
— Так нормально?
Я неуверенно делаю вдох.
— Я в порядке.
— Видишь? Это уже работает. — Она отступает назад и упирается обтянутой джинсовой тканью задницей в стол, увеличивая необходимое расстояние между нами, прежде чем я обхватываю ее руками и отказываюсь отпускать.
— Шай, просто пообещай мне, что если все станет… если это станет слишком… пообещай мне, что будешь держаться подальше.
— Лукас, я…
— Обещай мне! — я съеживаюсь, наклоняюсь вперед и опускаю голову на руки. — Прости, я не хотел кричать на тебя. Мне просто нужно, чтобы ты пообещала, что будешь держаться от меня подальше, если Гейджа станет… слишком много.
Она присаживается передо мной на корточки и с нежностью смотрит вверх.
— Обещаю, Лукас, но только если ты пообещаешь мне то же самое. Если в какой-то момент то, что у нас есть, вызовет у тебя слишком сильный стресс, ты уйдешь. Хорошо?
Невеселый смех срывается с моих губ.
— В этом-то и проблема, Шай. Неужели ты этого не понимаешь? — я осмеливаюсь прикоснуться, протягиваю руку и пропускаю прядь ее шелковистых волос между пальцами. — Я не могу. Пытался, но… — я облизываю губы и выдавливаю слова, как бы жалко они ни звучали, — от тебя невозможно уйти.
Шайен
Я моргаю. Впервые за все время, что живу, я лишаюсь дара речи.
Он тоже это чувствует.
Все это время я пытаюсь отговорить себя от желания иметь его, перечисляю все причины, а их было много, почему должна просто забыть о Лукасе и сосредоточиться на своем плане покинуть Пейсон, но, как ни стараюсь, у меня ничего не получается.
От тебя тоже невозможно уйти, Лукас.
Я перекатываю слова в голове, глядя ему в глаза, которые никогда не выглядят настолько беззащитными. Слова застывают у меня в горле, потому что факт в том, что остаться с Лукасом означает жить в городе, который, если дать ему достаточно времени, съест меня заживо и выплюнет мои кости.
Его брови хмурятся, пока он наблюдает
