в эту игру. Я думал, Сэм разорвет меня на части, чтобы добраться до тебя.
Я улавливаю намек на хитрую усмешку, но, к счастью, Гейдж только пожимает плечами.
— Она все еще была возбуждена, когда я ее бросил. — Он делает движение в мою сторону. — Барменша сказала рассчитаться. Я оставлю твои деньги в баре, а ты сможешь отправиться домой.
— А что насчет Лукаса?
Коди чешет подбородок.
— Черт, верно. Ты отвезешь его домой.
Глаза Гейджа встречаются с моими.
Отлично, наедине в моем грузовике с Гейджем.
— Прекрасно. — Я достаю наличку, немного отсчитываю и сую Коди пачку денег. — Вот.
— Хорошо. Доставь Казанову домой в целости и сохранности. — Он притягивает Гейджа в игривый захват за шею.
Его тело напрягается, а кулаки сжимаются.
Черт!
Я дергаю за рукав толстовки Гейджа, освобождая его от моего брата, прежде чем он сделает то, о чем пожалеет.
— Пойдем, отвезем тебя домой.
Гейдж
Я должен просто отступить и позволить Лукасу взять верх.
Здесь, в грузовике Шайен, запах ее мокрой от дождя кожи усиливается и окружает меня ароматом ее фруктового девичьего шампуня вместе с затяжным намеком на несвежую выпивку и дым. После сегодняшнего вечера я задаюсь вопросом, не ошибся ли в этой женщине. Может быть, она безопасна? Я смотрю на нее краем глаза и внутренне шлепаю себя за то, что становлюсь тупицей.
Кого я, бл*дь, обманываю?
Она ходячая, говорящая, адская угроза всему, что Лукас здесь строит. Еще несколько недель назад он никогда не заходил в бар, не напивался до бесчувствия и не рисковал прикоснуться к женщине, но именно там я его и нахожу. Что еще хуже, так это мучительное покалывание в груди, постоянная тяжесть в яйцах и пульсация приливающей крови, которая жаждет прикоснуться к ней и сводит меня с ума.
Все плохо.
Каждая чертова вещь в этой женщине кричит об опасности эпических масштабов.
Но женщина может уничтожить тебя только в том случае, если ты ей это позволишь.
Этого не случится.
Не в мое дежурство.
Грузовик врезается в лужи грязи, а видимость сквозь дождь и темноту близка к нулю.
Я скриплю зубами.
Сидеть, в этом грузовике, управляемом женщиной, как будто я какой-то инвалид… мне нужно отрезать себе яйца за это преступление. Я бы схватил ее за горло и заставил остановиться, если бы думал, что она послушается. Опыт доказывает, что она этого не сделает.
И я не могу бороться с ней, потому что ее сопротивление делает меня твердым. Заставляет меня хотеть сломать ее, разорвать на куски, черт возьми, чтобы сделать послушной. Этот умный рот, фальшивая уверенность, за которой она прячет свой ужас, все это чертовски горячо.
Будь она проклята за то, что заставляет меня почувствовать что-то, что угодно.
Да, я и не хочу с ней бороться. Хочу убраться к чертовой матери из машины. Я должен позволить Лукасу взять верх. Надо отступить и позволить ему занять остаток ночи, но он недостаточно силен, чтобы бороться с заклинанием этой ведьмы.
Он — нет.
А я — да.
Она прочищает горло.
— Можно тебя кое о чем спросить?
— Нет.
— Почему нет… О, подожди. Мне все равно.
— Тогда прекрати болтать…
— Откуда у тебя этот шрам? — она спрашивает об этом так обыденно, но это не ее гребанное дело.
— Нападение акулы.
— Ах да? Слышала, эти акулы Сан-Бернардино безумно злобны.
Не улыбайся, гребанная киска.
— Что ж. Ты не обязан мне говорить. Я спрошу Лукаса. — В ее голосе слышится вызов. Тон, который говорит: «Попробуй меня остановить».
— Он тебе тоже ничего не скажет.
Она пожимает плечами, и ее фары освещают домик впереди, когда мы сворачиваем за угол.
— Посмотрим, — шепчет она.
Я прячу улыбку в плечо. Он может рассказать ей, как он туда попал, но не может поделиться подробностями, потому что его не было там в ту ночь, когда мы получили шрам.
Но я был.
Помню все это, детали въелись в мое сознание, как татуировки, запечатленные и носимые как напоминание, чтобы никогда не забывать.
Никогда не доверяй.
И всегда держи рот на замке.
Она паркует грузовик, но оставляет его заведенным.
— Тогда скажи…
Я смотрю на нее краем глаза, стараясь смотреть вперед, потому что, как и с Медузой, взгляд прямо на нее превращает мой член в камень, и, честно говоря, мне сейчас это дерьмо не нужно.
— Скажи мне, почему ты защитил меня от Дастина…
— Бл*дь. — Я качаю головой.
— … и почему ты не хотел оставлять меня наедине с Сэм.
— Опять это. — Эта сучка похожа на инопланетянина, постоянно прощупывающего мое дерьмо. — Оставь это, Шай…
— Почему ты просто не ответишь мне?
Почему? Потому что я ни хрена не знаю!
— Да ладно тебе, Гейдж. — Поражение пронизывает ее слова. — Думаю, я доказала, что не представляю для тебя угрозы. Я могла бы заявить на тебя, э-э-э, Лукаса. Дважды. — Ее рука рассеянно потирает шею, и я отвожу взгляд, пытаясь уменьшить эту глупую тяжесть в груди, когда вижу, как она это делает. Она не имеет ни малейшего представления о силе, которой обладает ее женственность, заманивая в свои объятия таких бедняг, как Лукас, только для того, чтобы раздавить и уничтожить их.
Низкое рычание зарождается в моей груди, и ладонь сжимает дверную ручку. Я мог бы послать ее к черту и уйти. Я собираюсь сказать ей, чтобы она отвалила и ушла. Я ни хрена ей не должен.
— Гейдж…
— Потому что.
Она моргает и оглядывается, как будто кабина грузовика скрывает ответ, который она ищет.
— Почему?
Черт бы побрал это дерьмо!
— Ты защитила его, ясно? Вот почему. — Смех, совершенно лишенный юмора, срывается с моих губ. — Поверь мне, я об этом не думал. Это просто случилось. — Она заманила меня, как и всех остальных бедолаг, в чем я надеялся никогда не признаваться ей.
Она кусает губу.
— Значит… Когда Дастин дразнил тебя, а Сэм была на тебе…
— Ты защитила Лукаса и сохранила нашу тайну. Использовала свое тело, как щит, чтобы защитить его. Я просто — К черту это дерьмо! — отреагировал.
Ну вот, я это сказал.
— Ух ты. — Мне не нужно оглядываться, чтобы понять, что ее губы борются с довольной улыбкой; я слышу это в ее голосе. — Это было очень мило с твоей стороны, Гейдж.
Я перевожу взгляд на нее, используя козырек бейсболки, как барьер против всей силы ее лица, пронизывающего взгляда и высасывающей душу улыбки.
— Верно. А теперь принимай все как есть и проваливай.
Рывком распахиваю дверцу машины и выскакиваю под дождь,
