Еще я уверена, что Дима не врет, пообещав не возвращаться к прошлому. Когда он пришел ко мне с предложением простить и сойтись, подсознательно я чувствовала, что ничего хорошего из этого не выйдет. Это было слишком рано, слишком легко. Сейчас такого ощущения нет. И нет сомнения, что он действительно меня любит, если готов вот так… Во всеуслышанье, перед теми, кто считают его правым и яростно осуждают меня. Сеня, судя по вытянувшемуся лицу язык готов проглотить.
И почему все на меня уставились? Ждут, что Даша на этот раз выкинет?
Слышится глухой звук провезенной по столу кружки. Это Сеня меня поторапливает. Оказывается, тот гул в ушах — это бой моего сердца. Ловлю взгляд Ксюши. Ожидание надвигающегося цунами в ее глазах сменилось нервным сопереживанием.
— Извините, — бормочу я, резко вскакивая. Пальто… То есть пуховик. Мне нужен мой пуховик.
— Тебя пропустить? — это Роберт.
Я ничего отвечаю, ни на кого не смотрю. Пошли они все со своими мыслями и осуждением. Это ведь моя жизнь. Я никому ничего не должна. Мои ошибки — они только мои, а к тому же возможно и не ошибки вовсе. Здесь не дурацкий сериал, где зрительским голосованием выбирают, какой герой достоин дойти до финала, а кого нужно вышвырнуть вон.
— Пиздец, — разочарованным шепотом разносится над столом. Либо Андрей либо Сеня.
Я выдергиваю с вешалки пуховик, из-за волнения не с первого раза попадаю в рукава. Если Адиль уже уехал, как я буду сюда возвращаться?
С другой стороны, для чего мне возвращаться? Нужно просто забрать телефон. В нем есть все, что мне нужно: деньги, приложение такси и возможность позвонить маме в случае, если сегодняшним вечером меня постигнет окончательное фиаско.
А ты молодец, Даш, — хвалю я себя. — Так быстро все предусмотрела.
Почему-то напоследок мне хочется взглянуть на Карину, признавая, что она все правильно просчитала. Да-да, я настолько дура, что отвергаю шанс на спасение и иду по пути миллионов поломанных детством людей. На Диму смотреть не хочется. С ним потом. Чревато моральным раздраем и виной, а сейчас мне необходимо думать прежде всего о себе.
— Даш, держи, — это Ксюша. Протягивает мне мой телефон.
Вроде такая мелочь, а так сильно бодрит. Когда ты на пределе, даже нечаянные жест или слово способны либо свалить тебя на землю, либо вознести до небес.
Я быстро иду вдоль столов. Зрение сузилось до крошечного оконца размером с пятак и вмещает в себя лишь входную дверь. Главное, выйти за нее, а дальше видно будет. Сколько времени прошло с момента как он ушел? Минута? Пара минут? Больше?
Машинально сжимаю в похолодевшей ладони телефон в попытке успокоиться. Если что — просто ему позвоню. Надеюсь, что ответит.
Морозный вечерний воздух, смешанный с густым сигаретным запахом, впивается в кожу и легкие острым покалыванием. Прямо у входа стоят трое парней и, смачно матерясь, курят. Я отчаянно кручу головой по сторонам и, заметив вдалеке знакомый силуэт, обмираю в неверии. Адиль все еще здесь. Расхаживает вдоль дороги в облаке серого дыма. Курит, хотя и говорил, что бросает.
Проигнорировав заинтересованный взгляд одного из парней, я запахиваю пуховик плотнее и иду вперед. Что буду говорить — понятия не имею. Сориентируюсь. Главное, что он пришел.
— Сбежал, не поздоровавшись? — остановившись у него за спиной, ляпаю первое, что приходит на ум.
Обернувшись, Адиль впивается в меня глазами. Разглядывает в течении нескольких секунд, потом подносит ладонь ко рту и как-то чересчур агрессивно затягивается.
— А он говорить, что ли, закончил, раз ты вышла? — грубо так, с вызовом.
Мне моментально хочется на него огрызнуться. Я ведь тут стою… На морозе без шапки после того, как он на несколько дней пропал. Как можно быть таким идиотом?
Но потом вдруг смотрю на его пальцы, дернувшиеся в очередной затяжке, и вижу, что они дрожат. Ловлю его взгляд, злой и одновременно загнанный, слежу за движениями, сейчас не имеющих привычной небрежности… Они слишком резкие, будто скованные.
— Закончил, — подтверждаю я. — Главное ты услышал, наверное. Встречаться мне заново предложил.
Адиль издает нервный смешок и, сдавив окурок, швыряет его себе под ноги.
— А ты что? Согласилась? Зая такую речь при всех зарядил. Я сам, бля, чуть не растаял. Эй, друг! — он вскидывает руку, маша кому-то за моей спиной. — Еще одной угостишь?
Мне почему-то хочется рассмеяться. Адиль стреляет сигареты? Неужели действительно бросил?
Ему отвечают, что дадут без проблем, и он исчезает из поля моего зрения. Но это даже хорошо, потому что у меня есть возможность перевести дух и заново оценить увиденное.
Уязвимость бывает разной. У Димы она открытая, честная, не скрывающая разочарования. У Адиля другая. Потому что он как я: когда ему больно, его первый импульс закрыться и пытаться укусить в ответ. Потому что в душе мы с ним оба уличные беспризорники, привыкшие не доверять этому миру.
Секунд через десять рассеявшийся сигаретный дым вновь усиливает свой натиск. Вернулся Адиль.
— Так ты вряд ли сможешь бросить, — замечаю я, глядя как он жадно затягивается.
— Очередную лекцию читать вышла?
Почему-то сейчас эти слова нисколько меня не обижают. Да, я люблю поучать. А он не умеет выражать свои чувства и чуть что сбегает. Мы оба далеки от идеала.
— Нет, я вышла к тебе, — говорить получается на удивление ровно с учетом моего недавнего состояния. Хотя я догадываюсь, в чем причина. Его неравнодушие. Сейчас Адиль выглядит каким угодно: задиристым, агрессивным, злым, потерянным, но точно не равнодушным.
— Я всегда тебя выбираю, придурок, — пусть на моем лице улыбка, но почему-то текут слезы. — Хотя ты между прочим тоже не подарок. Что за манера сбегать по-английски?
Адиль снова всматривается в мое лицо, будто желает удостовериться, что я не вру. Мне даже ногой хочется топнуть. Серьезно? А так разве не понятно? Если уж я за семь лет не смогла выкинуть его из головы… Если уж только что сделала шаг в неизвестность, на глазах у всех отказавшись от надежного будущего.
— А что мне нужно было делать? — раздраженно говорит он наконец, выбрасывая едва начатую сигарету. — Морду еще разок ему набить, чтобы ты заверещала? Или ультиматум тебе выкатить: «либо он, либо я»?
— Не знаю. Но мог бы не заставлять за собой бегать. Я ведь тебе написала.
— Я вроде пришел, — буркает Адиль и, сменив тон на более дружественный, кивает себе за спину. — Пойдем с машину сядем, а то у тебя нос красный.
То ли у меня третий глаз открылся, то ли сегодня он действительно ведет себя как-то по-другому, но я вдруг отчетливо вижу, как сильно он нервничает. Раньше бы развернулся и пошел, не сомневаясь, что я последую за ним, а сейчас застыл напротив в ожидании. И даже когда я киваю в знак согласия и мы разворачиваемся, не пытается держаться поодаль, а шагает медленно, рядом.
«Спасибо», — беззвучно выговариваю я, когда Адиль неловко придерживает для меня пассажирскую дверь. Кажется, впервые на моей памяти.
Заняв кресло, машинально свожу колени, нащупываю ремень безопасности, но пристегиваться не решаюсь. Дуновение холода снова затекает в машину и обрубается глухим хлопком. Теперь Адиль сидит рядом.
Молча заводит двигатель и выставляет температуру на максимум, отчего салон наполняется характерным шумом включившегося обдува.
— Спасибо, — повторяю я, глядя как он регулирует подогрев моего сидения.
Наверное, мы оба немного сбиты с толку внезапным миром и не знаем, с чего начать. Слишком привыкли воевать.
Когда в салоне начинают меняться радиоволны, решаю, что молчать больше не дело. Если он сегодня пришел, значит я не одна шагаю навстречу. А если так — то я имею право потребовать диалог. Без него ничего не получится.
Остановившись на одной из релакс-станций, Адиль переключается на консоль: открывает и закрывает подлокотник. И как я раньше не замечала, что он умеет так волноваться? И причина этому может быть только одна. Я.
