Рядом с автомобилем Рустама я замечаю машину Валерия. Оказывается, он тоже здесь. Я совсем забыла про водителя, от которого изо всех сил скрывалась сегодня. Наверное он выследил меня, когда я отправилась в клуб, и сообщил Рустаму о моем месте нахождения и о том, как я села в такси вместе с Ромкой.
Дочь... Боже, сегодняшний день может стать еще хуже?
У Рустама есть дочь. Возможно, именно поэтому он стал отстраняться. Решил, что обязан быть рядом с ней? Решил вернуться к жене? Попробовать ради дочери? Или чувства к Эдие тоже вернулись и вытеснили любовь ко мне? Или любви все-таки не было, поэтому и вытеснять было нечего?
Забравшись в салон, первое, что я вижу, это букет цветов и большого плюшевого медведя на заднем сидении. В руках у медведя моя картина - одна из выставочных работ. Осколки сердца вонзаются в грудь и режут настолько глубоко, что мне начинает казаться, приложи я руку груди - на ладони остнется кровь. Он купил мою работу. Одним из тех негласных покупателей сегодня был Рустам.
Ну, почему? Почему, скажи же мне?
Сев в машину, Рустам заводит двигатель и бросает на меня короткий взгляд. Я не представляю, куда мы едем, да мне и плевать. Куда бы мы не ехали, нигде не скрыться от того, что между нами сейчас происходит. Я потираю ладонь, только сейчас почувствовав, как сильно ее ломит после пощечины. Невольно смотрю на его щеку - "мне все еще не плевать, больно тебе или нет, ты слышишь? Ненавижу, что мне не плевать..."
- Я слушаю тебя, Рустам, - стараюсь говорить спокойно, хотя внутри все дрожит и ноет. Мне больно. Мне страшно. И я не знаю, что он сейчас чувствует. Что он скажет.
- Мы с женой развелись до встречи с твоей мамой. У нас умер сын. Мы не справились с этим.
Его голос надламывается, руки чуть сильнее сжимают руль. Я закрываю глаза, потому что не могу на него смотреть, ведь я вижу, как ему больно говорить об этом. Ему не нужно мне объяснять. Я точно знаю. У меня простреливает грудь от той боли, которую когда-то пришлось испытать ему. Я похоронила маму, самого близкого мне человека, и чуть с ума не сошла от боли. Каково это - похоронить ребенка, я и представить себе не могу.
У него был сын. Господи. Он никогда мне не говорил об этом. Никогда. И маме, видимо, тоже. Почему он не говорил? Не мог? Не хотел? Это на могилу к сыну он ходил, когда мы приезжали на кладбище?
- Как... его звали? Твоего сына.. - может, глупый вопрос. Может, неуместный... но мне хочется знать. Мне хочется спросить обо всем, о чем я не спросила, и о чем он не сказал.
- Марс. Марсель. Ему было пять. У него... были проблемы с сердцем. С самого рождения. Мы долго лечились, боролись, надеялись, но... не получилось.
Сердце. У его сына были проблемы с сердцем. Я скашиваю взгляд на медведя и свою картину в его лапах. Там нарисован парень, который перенес операцию на сердце, когда ему было десять лет. Антон. Сейчас ему шестнадцать. Он жив и счастлив. А сын Рустама нет. Я не могу сдержать слез.
- Расскажи мне, пожалуйста. Все расскажи, Рустам. Ты ведь можешь мне рассказать? Я выслушаю. Ты только расскажи. Не молчи. Я тебя прошу.
Почему-то сейчас то, что случилось у него много лет назад, мне кажется важнее, чем то, что случилось у нас сегодня.
Рустам на секунду отрывается от дороги, смотрит на меня пристально, на слезы, что текут по щекам, словно хочет их утереть, но не решается ко мне прикоснуться, затем кивает.
- Я работал в то время в два раза больше чем сейчас, если ты можешь себе подобное представить. Мне хотелось обеспечить сыну самое лучшее лечение. Мы должны были через месяц лететь в клинику в Израиле. Я сутками пропадал на работе. Видел Марса только когда он спал. Он обижался на меня. Эдие тоже. Я пообщел, что когда полетим в Израиль, там я всегда буду с ними, буду не так много работать, мы будем больше гулять и даже поплаваем в море, в котором нельзя утонуть. Сын очень ждал. Не дожил неделю. Просто в один из обычных рабочих дней, когда я был в сотнях километров от дома, мне позвонила жена и сказала, что у Марса случился приступ, его увезли в больницу. Я ехал, как ненормальный, но не успел. Он умер до моего приезда. Я помню тот еб*чий день вплоть до секунды, словно это вчера случилось. Как сын просил утром остаться дома. Я не остался. Он всегда просил. Я не оставался, но тогда пообщел, что приеду пораньше. Как лил сраный дождь и на дорогах стояли жуткие пробки. Как жена плакала и просила сына проснуться. А потом провал за провалом. Похороны, Эдие все время в слезах, я ебашил как проклятый, чтобы забыться. Ничего не замечал вокруг. И наконец она сказала, что не хочет быть со мной, потому что не может больше на меня смотреть. Марсель был сильно похож на меня.
******************
Я слушаю Рустама и с трудом могу представить, что с ним когда-то случилось такое. Я привыкла думать о нем, как о человеке-скале, о том, кто всегда знает, что делать, который привык противостоять трудностям, а сейчас я смотрю на него совсем по-другому и вижу в нем другое. Сейчас он показывает мне то, что, возможно, никому и никогда до меня не показывал - свою слабость и свою боль, которая однажды чуть его не разрушила. Мне даже не хочется спрашивать, почему раньше он об этом не рассказал - про сына и про его смерть, потому что я и так знаю причину - он не смог справиться с болью и чувством вины за столько лет. Он до сих пор себя обвиняет. И говорить ему об этом просто невыносимо тяжело.
- Мне очень жаль, что в твоей жизни случилось такое горе, - мой голос низкий и немного хриплый от слез.
Я - девочка, и мне легче. Я могу позволить себе плакать. Я могу позволить себе слабость. Мужчины редко себе подобное позволяют, если позволяют вообще, особенно такие, как Рустам. И глядя на него, я понимаю, что все непролитые слезы закупорены в нем, и там глубоко внутри они причиняют ему мучительную боль. Все, что мы с ним делали вдвоем, где были, как проводили время, обретает для меня другие формы и очертания. Его помощь Сашке и то, как он естественно смотрелся с ним, будто сам был отцом, наша поездка в тир, как он учил меня выплескивать боль через стрельбу, его гордость за то, что я получила кураторство над благотворительным проектом в помощь людям с заболеваниями сердца... Боже.. Что я могу ему сейчас сказать? Как поддержать? Я просто не знаю, я не знаю.. А Эдие? Как могла она бросить его? Почему не попыталась поддержать - не только ведь она страдала, но и он тоже!
- Рустам... Ты не виноват. Я уверена, ты любил своего сына и сделал все, что было в твоих силах, я уверена, что ты сделал даже больше, но не все в нашей власти. Смерть родных и близких не в нашей власти, к сожалению.
- Знаю, малыш. И тем не менее, я - мужчина, моя задача - защищать свою семью, своего ребенка, и тогда я не справился. Не справился настолько, что бывшая жена решила скрыть от меня свою беременность и рождение дочери на десять лет.
В его словах, в его взгляде и голосе столько отчаяния, что внутри меня мгновенно закипает злость на эту женщину. Да, она потеряла сына, но Рустам тоже потерял. Он не заслужил подобной лжи. Она могла ему сказать про дочь раньше. Он бы любил своего ребенка, даже если бы между ними не сложились дальнейшие отношения. Как она могла быть такой жестокой?!
- Поступок твоей жены просто ужасный. Это несправедливо, нечестно. Она не имела права так поступать, Рустам. Это же чудовищно и гадко.
- Она была молода и несчастна. Решила начать новую жизнь без меня, в другой стране, без моего сурового рабочего графика, без лица, напоминавшего ей о Марсе, о той боли, что она пережила. И вдруг она узнала, что будет другой ребенок. Мы говорили с ней об этом на днях. Долго говорили, малыш. Обсудить нужно было многое. Эдие тогда долго металась - рассказывать мне о беременности или нет. Ей не хотелось тогда меня видеть, возвращаться в Россию, в Москву. Смерть Марса ударила по ней, наверное, сильнее, чем по мне. Тогда я этого не понимал, злился. Сейчас понимаю. Поэтому она выбрала себя, - он горько усмехается и передергивает плечами. - Потом родилась Ами. Она назвала ее Амилия. Были хлопоты, суета. Эдие познакомилась с другим мужчиной и вышла за него замуж. Он удочерил Ами. Она считала его своим настоящим отцом все эти годы. И я бы про дочь не узнал. Эдие вовсе не собиралась возвращаться и что-то мне рассказывать. Просто Амилия нашла документы об удочерении. Она сама захотела познакомиться со мной, понимаешь, Ян?
