― А что не забрал?
― Да, Тучин скандалить не захотел, дочь с матерью разлучать. Но я тоже думаю ‒ забрал бы себе, и стерве меркантильной пришлось бы самой платить ему алименты. Представляю, как бы ей это понравилось. Девочку ты, кстати, знаешь, училась раньше в вашем классе. Ее Вера звали, пока его жена имя ей не сменила.
Вера Тучина… В мозгу шевельнулось воспоминание. Ага, я знал ее.
― Толстая такая? В очках?
― Да я не знаю, не видел. Павел говорит, с тобой училась. А его бывшая снова вышла замуж, как только ее дочери исполнилось восемнадцать, и денежки поступать перестали. Как раз вышла за отца вашего Рахметова, которого недавно в тюрьму посадили за изготовление взрывчатки.
Тут явно что-то не складывалось…
― Мать Веры Тучиной… вышла замуж за отца Коли Рахметова? ― медленно переспросил, все еще не до конца понимая, что значил этот факт.
― Ну, да.
― И она сменила ей имя и фамилию после развода?
Да, здесь однозначно что-то не складывалось. Потому что я знал только одну, одну-единственную сводную сестру Коли Рахметова. И эта девушка точно не была толстой и определенно не носила очков.
И эта девушка… и словом не обмолвилась, что знала меня с начальной школы!
Глава 23. Победа и поражение
Все это время я пытался понять, кого она мне напоминает ‒ эти большие светло-карие глаза с самого начала показались мне смутно знакомыми. И не только сами глаза, но и взгляд, и что-то еще, неуловимое, едва заметное…
Так вот кого она мне напоминала. Саму себя!
― Так ты все-таки меня узнал? ― наконец, сказала Ника после долгого молчания.
Девушка скрестила руки на груди, обняла себя руками, словно защищаясь от меня.
― Узнать было… проблематично, ― усмехнувшись, окинул ее взглядом с ног до головы. ― Вероника Тучина… с ума сойти.
Сейчас мне уже казалось невероятным, что я с самого начала не понял, кто она такая. Та же самая девочка с теми же глазами, которая точно так же раздражала и бесила меня… и так же притягивала. Еще в детстве это казалось мне полным безумием. Увидел ее как-то раз без очков… и ее глаза начали сниться мне во сне.
Но остальные ребята не поцеловались бы с ней и за миллион рублей. Что же говорить обо мне, их предводителе? Мне было… черт, мне просто было стыдно, что я втюрился в уродину. Я самому себе не мог в этом признаться, не то, что кому-то рассказать.
И вот теперь эта толстая сердитая девчонка в очках превратилась в заносчивую длинноногую красавицу, которая свела с ума всех парней в нашей школе! Свела с ума в буквальном смысле.
И то, что Ника скрыла, что когда-то училась в этом классе и знает нас всех, никому не рассказала о том, кто она… блин, я даже не знал, что об этом думать. Этот факт вызывал у меня одновременно злость, недоумение, и желание рассмеяться.
Девушка расправила плечи. Подняла подбородок вверх.
― Да. Представь себе, я та самая девочка, над которой ты столько лет издевался. Которая и шагу не могла ступить без твоих насмешек. Та, которую ты прозвал Тучей.
Она смотрела на меня, и в ее глазах был вызов:
― Ты столько мне сделал, и все равно у меня хватило смелости признаться тебе в своих чувствах.
В этот момент я понял, что она задумала ‒ обернуть эту ситуацию так, будто то ее признание в любви, это не демонстрация поражения, капитуляции передо мной, а наоборот, смелый поступок, на который у меня самого не хватило духу. Не хватило, в отличие от нее.
Эта девушка столько раз меня динамила ‒ так часто мне казалось, что я вот-вот одержу победу, но всякий раз она умудрялась представить дело так, что именно я оказывался в дураках. Мне многое приходилось от нее терпеть. И все ради победы. А теперь она снова… отнимет ее у меня?!
От злости в жилах закипела кровь. Мне с трудом удалось сохранить спокойное выражение на лице.
― Мне не в чем признаваться. Какие-то чувства здесь испытываешь только ты. Жаль только, что Перова посадили в тюрьму, и я не получу мяч, который выиграл в том споре.
Ее лицо еще сильнее побледнело. Какое-то время она молча смотрела мне в глаза.
― Не могу поверить, что хотела остаться с тобой, Третьяков, ― ее голос дрогнул. ― Спасибо, что снова стал той же сволочью, какой всегда и был ‒ мне не придется жалеть о своем решении.
Развернувшись, Ника вышла из моей комнаты. Несколько мгновений я не мог двинуться с места ‒ моя голова кружилась от злости, от ненависти… от тысячи других непонятных эмоций, которым у меня не было названия.
Эта девушка раз за разом бросала мне вызов. Говорила, что никогда не будет моей. Била прямо в сердце, которое сама же сделала беззащитным перед ней. Она бесила меня сильнее, чем кто бы то ни было в моей жизни!.. Все это время мне до потери пульса хотелось одержать над ней верх, и ради этого я готов был пойти на что угодно…
Но сейчас у меня не было ощущения, что я одержал верх в этом споре. Наоборот, мне казалось, что она в очередной раз обвела меня вокруг пальца.
Я бросился за ней. Я и сам не знал, что именно думал сделать. Наговорить ей еще больше отвратительной лжи, еще раз попытаться выиграть эту битву? Или любой ценой вернуть ее в свою комнату, в свою постель, ведь все, чего мне действительно хотелось ‒ это сделать ее по-настоящему своей…
Но выйдя за дверь и дойдя до лифта, я снова увидел ее… и моя душа смерзлась.
Ника стояла у стены, облокотившись об нее в поисках опоры. Она прижимала руку к животу, будто зажимая невидимую рану на своем теле. Стояла, согнувшись почти вдвое, словно от невыносимой боли. Ее глаза были закрыты, на щеках блестели слезы. Девушка поднесла ладонь ко рту… ее пальцы дрожали.
Мои внутренности сковало парализующим холодом.
Я хотел одержать победу над своим врагом, над той, которая лгала мне, раз за разом наносила удары по моей самооценке.
Но вместо этого я просто… разбил сердце девушки, которая столько значила для меня?
Что я наделал?..
* * *
Все еще пребывая в этом состоянии, я вернулся домой. Лег на свою кровать, уставился в потолок. Мое тело словно парализовало. Часть моей души уговаривала меня догнать Нику, догнать прямо сейчас, попросить у нее прощения, прижать ее к своей груди… другая часть сопротивлялась этому желанию.
Заставив себя встать с кровати, я вышел из дома и пошел, куда глаза глядят, просто, чтобы не находиться в этой пустой квартире, через скверы и подворотни, узкие улицы, по шумному Кутузовскому, по набережной, не замечая прохожих, дальше в сторону центра.
Часть меня готова была день и ночь говорить ей о любви ‒ но я редко позволял ей подать голос. Оставлял девушке записки, подписывая их одной буквой моего второго имени, дарил украшения… а потом притворялся, что этого не было. Что я тут ни при чем. Что я добиваюсь ее просто потому, что хочу выиграть спор ‒ я так привык говорить себе эту ложь, что почти поверил в нее. Почти поверил… и ее умудрился убедить.
Но ведь и этот спор я заключил, просто чтобы оправдать в собственных глазах и в глазах ребят мой интерес к этой девушке. Уже в тот момент я понял, что хочу быть с ней… но просто не смог внутренне согласиться с этим.
Почему же мне было так сложно признаться в том, что я чувствую? Признаться даже самому себе, не говоря о том, чтобы сказать о своих чувствах ей?
Я привык говорить себе, что не верю в любовь. Что чувства ‒ это просто инстинкты, путь в никуда. Что они не имеют ни малейшего значения, и не должны иметь. Что они ‒ просто ничто.
Но как я мог не поверить в нее, когда моим сердцем давным-давно завладела эта девчонка? Насмешливая, непокорная, упрямая. Милая, смешная. Красивая… Веселая дерзкая девушка с чистым печальным взглядом.
Как же я мог не поверить в любовь? Это чувство было даже слишком реальным ‒ оно сводило меня с ума днем и ночью.
Но она не говорила мне, что любит ‒ она даже на свидание не хотела со мной пойти. Во время той вечеринки бросила мое признание обратно мне же в лицо. Отталкивала меня всякий раз, как была мне нужна.
