— Осип!
Осип материализовался у него за спиной и, улыбаясь во всю красу белых зубов, ответил:
— Тогда через две недели!
Как он спросил в первую их брачную ночь:
— Ну что, Мария Владимировна, нашу свадьбу ты запомнила?
— Да ни черта! — возмутилась расстроенная Маша. — Смотрела только на тебя и видела только тебя, а все остальное мимо кассы! Представляешь?
— Представляю! — хохотал он.
И как Маша в их первой совместной поездке спорила с французской старушкой в Лионе по поводу схожести и различия кулинарных рецептов традиционной кухни двух стран.
— Но, мадам, — возражала старушка. — Мы никогда так не готовим капусту! Это не принято!
— Ну и что! — искрила энтузиазмом Маша. — А вы попробуйте! А если дело в общественном мнении, так запритесь дома, приготовьте, попробуйте и никому не рассказывайте, что нарушили каноны! Вам понравится!
— Что? — смеялась мадам. — Рецепт или тайное нарушение канонов?
— И то и другое, мадам! — смеялась вместе с ней Маша.
И конечно, их первый совместный Новый год!
— Дим, как будем Новый год встречать? — явно что-то задумав, спросила Маша.
— Поедем куда-нибудь, хочешь в Париж или еще куда?
— Ни в какой не в Париж! Поедем в Домину! Там красота невозможная — все в снегу!
— Значит, в Домину, — тая потихоньку от счастья, согласился Дима. — Я распоряжусь.
— Нет, давай я распоряжусь! — хитро сверкая глазами, затребовала полномочий Мария Владимировна.
И развила секретную от него бурную деятельность: с кем-то перезванивалась, договаривалась, обсуждала что-то, шепталась с Осипом.
Дима не вмешивался в их заговоры, с нетерпением ожидая, что будет в результате.
Но тридцать первого Маша задержалась на работе, отмечая с коллегами, и они выехали поздно, после обеда. Она спала полдороги, положив голову ему на колени, Осип молчал-, не улыбался, парни во второй машине, видимо, тоже маялись, недовольные испорченным Новым годом вдали от родных. Маша, проснувшись, тоже молчала, смотрела в окно, а Дима переживал страшно, заподозрив, что у нее ничего не получилось, и прикидывая, как навставляет всем, кто испортил ей праздник.
И совсем помрачнел, когда они наконец доехали, уже в десятом часу, и Домина встретил их темными окнами и тишиной, разбиваемой доносящимися из пансионата предновогодними музыкой и весельем.
И он злился, думая, что Машку проигнорировали, обидели, не признав в ней хозяйку, подвели, решив завтра же с этим разобраться.
А она взяла его под локоть и попросила, как ему показалось, печально:
— Давай зайдем с центрального входа, там, наверное, очень красиво!
Они обошли дом, поднялись по ступенькам, постояли немного, посмотрели на замерзшую реку и вошли...
Зажегся свет, заиграла музыка, и все закричали «Ура!», приветствуя их!
И был огромный красивейший стол — мама, папа, Осип с дамой, Лев Семенович, Елена Ивановна, трое их внуков, верная Галочка с мужем и детьми, управляющий пансионатом с женой » двумя пацанами-погодками и даже жены и девушки его охранников.
И снег, мороз, наряженная большая ель возле дома, переливающаяся огнями, и разноцветные елки в доме, и горы подарков под ними, и поздравления, поцелуи, хоровод на дворе на морозе вЧжруг елки, и громкий детский смех и снежки, застолье, шампанское!
И большой тайный сюрприз для него — их отдельная небольшая гостиная возле спальной комнаты, со сверкающей елкой, коробками подарков в праздничной упаковке с бантами под ней, шампанским в ведерке, устроенной на полу лежанкой немыслимых размеров в набросанных несчитаных подушечках, напротив телевизора, и... поднос пломбира в вафельных стаканчиках.
У него щемило в груди от нежности, любви, радости, и он не знал, не мог найти слов, чтобы сказать ей об этом и о том^ что это первый после детства настоящий Новый год. Он ей сказал потом, как смог.
И целое новогоднее утро в поцелуях, шепоте, смехе, поедании тающего пломбира, и по Дими-ной просьбе, как тогда в шестнадцать ее лет, Машка слизывала сладкую жидкость с руки, прерванная на середине процесса горячей любовью, и шампанское, и счастливое утомленное засыпание в обнимку.
И шашлыки на скрипучем от морозца снегу на следующий день, катание на коньках, без счета игры-соревнования с призами, в которых принимали участие все — и взрослые и дети, насмеявшись до коликов в животе, а потом сидели за неспешным ужином, пели в караоке. На следующее утро на тройках, по морозцу, поехали в ближайший маленький городок, в старинную церковь, восстановление и реставрацию которой инициировал и оплатил Л обедный.
Отец Иннокентий радушно встретил, провел по,церкви, рассказал, показал, что удалось спасти, восстановить, а что пришлось делать заново, и спросил, прощаясь:
— Вы венчаны?
—Нет.
— Венчанные браки Господь оберегает и ангела семейного приставляет присмотреть и помогать. Я вас обвенчаю.
Отец Иннокентий обвенчал их в маленькой церкви, в присутствии всех гостей.
В феврале Машка неожиданно днем пришла к нему на работу, просунула голову в дверь кабинета.
— Дим, я тебя очень отвлеку?
— Ты еще в приемной посиди! — возмутился Победный, вставая из-за стола.
— Значит, не очень. — И она вошла, улыбаясь.
— Машка, я тебя отшлепаю! Что случилось?
Дима обнял ее.
— У нас был замечательный Новый год!
— Да, лучший! Я бы повторил историю с пломбиром! — улыбнулся он и полез целоваться.
— Подожди! — увернулась Маша. — Не целуй меня, я сразу перестаю соображать!
— Это хорошо! — повторил попытку Дима.
— Я хотела сказать тебе что-то важное!
— Что? — остановился он и посмотрел на Машу.
— У нас был замечательный Новый год, самый замечательный, какой только мог быть! Теперь мы беременны.
— То есть? — проявил Агудеса сообразительности муж.
— То есть где-то между Рождеством и старым Новым годом мы стали беременны. То есть я беременна, а ты вместе со мной.
— В смысле, ребенок? — переспросил Дима.
— Ну да, такой маленький Дмитрич или Дмитриевна. Что получилось.
— Что получилось, — повторил потрясение Победный.
Он никак не мог осознать, поверить до конца не мог. Такую новость ему сообщили первый раз в жизни. И как это переживают мужики?
Он не мог спать в эту ночь, все смотрел на сопящую тихонько Машку, не в состоянии вместить в себя осознание своего будущего отцовства, и, осторожно выбравшись из постели, чтобы не разбудить ее, вернее, их — Машку и маленького внутри ее, пошел в кухню.
