бара в свое время и заказать выпивку. Я не смотрю, чтобы увидеть, чьи глаза на мне, но я чувствую, как они скользят по мне. После стольких таких случаев трудно не понять, что за мной наблюдают.
Интересно, чувствует ли Левин себя так всегда, после стольких лет бдительности?
— Джин с тоником и двойным лаймом, — говорю я бармену, когда подхожу к длинному, сверкающему деревянному бару и кладу перед собой черный шелковый клатч, чтобы занять место. Мне кажется, что для такого места это вполне подходящий напиток. Я стараюсь не морщить нос, делая глоток, пока он передает его мне, и наблюдаю за игрой так непринужденно, как только могу.
Левин не поднимает на меня глаз. Его внимание сосредоточено на картах, которые он держит в руках, но я уже вижу, что за столом все не так. В баре есть еще несколько женщин, притягивающих взгляды, но большинство из них смотрят на меня. Я окидываю взглядом других женщин, гадая, играет ли кто-нибудь из них в ту же игру, что и я, или они действительно просто ждут мужчин, с которыми находятся рядом.
Я слышу ворчание за столом, когда кто-то делает фолд, и взгляд Левина поднимается на меня ровно настолько, чтобы я поняла, что должна принести ему выпивку.
— Водку, чистую, — говорю я бармену, и он приносит мне напиток в граненом хрустальном стакане. Я встаю, чувствуя, что от нервов немного шатаюсь на пятках. Тем не менее мне удается держать себя в руках и медленно идти к Левину, понимая, что мне нужно привлечь как можно больше внимания. Я должна выглядеть так, будто не тороплюсь, будто мне не особенно хочется идти к нему.
Как будто я могу уйти с кем-то другим, если он произведет на меня достаточное впечатление. Как будто на это действительно есть шанс. Я ставлю стакан у его локтя, и он едва замечает меня, даже когда я провожу рукой по его плечу. Я знаю, что это часть игры, создать впечатление, что он не так уж доволен или внимателен ко мне, чтобы подкрепить уловку, что я могу заинтересоваться кем-то другим, и чтобы не казалось, что я готова помочь ему победить. Но это все равно больно, особенно после той привязанности, которую он проявлял ко мне, когда мы играли в эту игру в других местах. После стольких дней и ночей, когда он продолжает отдаляться, я чувствую, что изголодалась по его прикосновениям. Я скучаю по нему так, что это похоже на физическую боль.
Отстранившись, я вижу руку мужчины рядом с ним и незаметно касаюсь пальцем плеча Левина, отстраняясь. Я все еще не до конца понимаю игру, но Левин показал мне достаточно рук, чтобы я понял, какие из них могут навредить его победе. У мужчины рядом с ним такая же, и, хотя Левин не дернулся от прикосновения моего пальца, я уверена, что он все понял.
Когда я отхожу к барной стойке, то вижу, что игроки заканчивают раздачу как раз вовремя, чтобы сделать перерыв. Левин остается за столом, и я понимаю, что это сделано специально, чтобы дать кому-то еще шанс подойти ко мне и пофлиртовать. По крайней мере трое из остальных мужчин клюют на эту наживку. Я чувствую себя кроликом, загнанным в угол, когда они подходят к бару и ведут со мной светскую беседу, все они флиртуют, пытаясь выяснить, кто купит мне следующий напиток, но я заставляю себя улыбаться и давать в ответ достаточно, чтобы казалось, что у них есть шанс. Я вижу, что по крайней мере еще одна женщина в баре делает что-то подобное, в то время как остальные наблюдают за происходящим с таким видом, который наводит на мысль, что они с другими игроками, а не с теми, кто в данный момент пытается подцепить одну из нас.
Не смотреть на Левина — это самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать. Я принимаю еще один напиток и откидываю волосы назад на плечо, мило улыбаясь комплиментам и желая, чтобы время прошло быстрее, и они все вернулись за стол. Я хочу увидеть, смотрит ли Левин на меня, есть ли на его лице ревность, ненавидит ли он это так же, как и я.
Я чувствую, как напряжение нарастает по мере того, как продолжается вечер. Стол редеет, с каждой рукой остается все меньше и меньше игроков, а Левин все еще в игре. Немного погодя я приношу ему еще один напиток, заметив руку другого игрока, и касаюсь пальцем его шеи с той стороны, на которой находится игрок, делая вид, что просто ласкаю его, пока ухожу.
Когда игра подходит к концу, все, чего я хочу, это чтобы она закончилась, в любом случае. Я хочу смотреть, но я слишком занята, отбиваясь от мужчин, пытающихся заговорить со мной, и я не знаю, как там Левин, не то, чтобы я могла считать, по его покер-фейсу. Он безупречен, что прекрасно для игры и ужасно для моего беспокойства.
Со стороны стола доносится сердитый стон, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Левин подносит к нему последние фишки и пластиковые карты, явный признак того, что он выиграл. Я чувствую прилив облегчения, а затем мгновенный, сжимающий страх, когда остальные игроки, все еще находящиеся за столом, встают, причем двое из них почти красные от ярости.
— Он жульничал, — рычит один из них, указывая на Левина. — У него там сучка, которая приносит ему выпивку и показывает на наши руки. Я видел ее.
Мое сердце едва не замирает в груди, когда остальные мужчины начинают поворачиваться ко мне, и я вижу, как один из игроков за столом кивает в знак согласия.
— Я тоже это видел. Она в этом замешана. Он выиграл нечестно…
— Хватит! — Огрызается Левин, вставая. — Это чертова нелепость. Если вы не умеете проигрывать по-джентльменски…
— Это не джентльменская игра, если в нее играют с шулерами. — Человек, обвинивший Левина, делает жест в мою сторону. — Кто-нибудь, схватите ее. Мы покажем этой, что бывает с женщинами, которые потворствуют и обманывают.
Трое мужчин приближаются ко мне, прежде чем я успеваю пошевелиться, и Левин начинает действовать. Фишки и карты уже забрали, чтобы обменять на его выигрыш, но остальных мужчин, похоже, не волнует, что игра окончена. Те, кто еще сидит за столом, приближаются к нему, и я вижу, как Левин направляется к одному из них, готовый к драке.
— Левин! — Я выкрикиваю его имя, когда руки хватают меня за
