— Кто-то из театральных. У Алеши полно завистников, а тут и премьера на носу, и третий спектакль под него собирались ставить… Не все обрадовались, когда к нам перешел такой известный и талантливый артист. Все творческие коллективы — это клубок змей, — завершила она с ненавистью.
— Что теперь? Ну, с театром…
— Пока мне удалось добиться трех недель отпуска для Алеши, но это все очень сложно. У нас замкнутая экосистема, если кто-то выпадает из обоймы, то надо искать замену, менять репертуар, все летит к чертям, у всех куча проблем… Мне действительно интересно, как ты собираешься жить дальше, — вдруг перебила сама себя Римма с безжалостностью тигрицы, защищающей детеныша. — Сможешь смотреть на себя в зеркало без омерзения?
— Мне жаль, — только и смогла выдохнуть я и повесила трубку. Отправила Антону ссылку и снова упала на кровать, сглатывая редкие слезы.
Даже на то, чтобы как следует прореветься, у меня не было права.
Антон ответила через несколько минут.
«Это же официальная страница театра. Какого черта они до сих пор не удалили обсуждения, у них есть права администрирования. Кстати, ты помнишь, что вечером я поеду к Лехе? Не теряй меня».
Иногда он бывал таким черствым!
Ничего не ответив, я снова зарылась лицом в его пуловер.
Повешенный. Смерть. Страшный суд.
Клиентка взглянула на карты и перепугалась.
— Все очень плохо?
— Ничего плохого, — возразила я безжизненно.
— А выглядит так себе, — не поверила она.
— Ваша жизнь выходит из режима ожидания. Смерть — это окончание важного жизненного этапа, но и начало нового тоже. Вас ждут великие перемены, перемены закономерные, перемены давно ожидаемые. И пусть порой довольно болезненные, но это определенно движение вперед. Примите все без сожалений. В таро вообще не плохих и хороших карт, — добавила я, видя, что она все еще напугана. — Случаются предупреждения о непростых периодах, но разве это не то, что мы называем жизненным опытом?
Клиентка неуверенно улыбнулась.
Я опустила глаза, разглядывая карту, на которой архангел трубил в трубу судного дня.
Все лишь опыт, Мирослава, а не конец света.
Кто бы еще верил этим гадалкам.
Ближе к восьми часам вечера Антон написал, что останется ночевать в городе.
Я как раз разглядывала пузырек с пустырником, размышляя, поможет ли он мне от желания выть на луну, или мне понадобится что-то более действенное вроде серебряных пуль.
Прочитав сообщение, я все-таки тяпнула пустырника, покружила по дому. Вы когда-нибудь видели диких лис в зоопарке? Помните, как они мечутся по клетке, не находя себе места? Тогда вам не сложно представить себе мои хаотичную беготню.
Антон возненавидит меня, — рано или поздно, так или иначе. Никто не сможет любить женщину, с которой будут связаны такие постыдные воспоминания. Все нежное, трепетное, страстное окажется погребенным под бесконечным чувством вины.
Перед поломанным Алешей.
Но даже если и так, то пусть это случится не сегодня. Если я останусь на всю ночь одна в этом доме — то с утра вы обнаружите спятившую старуху с седыми, как лунь, волосами.
Решившись, я лихорадочно вызвала такси и отправилась к Антону на квартиру, как была — в халате и домашних тапочках.
У меня давно были ключи, также, как и у него от моего дома.
Я несколько раз позвонила по дороге, но мне никто не ответил.
О чем они разговаривают с Алешей?
Получается ли у них вообще разговаривать?
Получится ли хоть когда-нибудь?
То, что Антон решил ночевать в городе, это ведь хороший знак?
Значит, беседа затянулась настолько, что ему будет проще остаться у себя, чем тащиться в такую даль?
Я просто спокойно подожду его.
Так ведь можно сделать?
В квартире было темно. Замерев на пороге, я позвонила еще раз — телефон тихо завибрировал, подсветившись, на столе кухни-гостиной.
Антон был дома?
Я тихо миновала коридор. Толкнула дверь спальни.
В неясных огнях уличного света Антон казался неподвижным манекеном. Он сидел на полу, прислонившись спиной к кровати, и рядом с ним стояла бутылка. Тоскливо пахло коньяком, и я вдруг оробела.
— Извини, — пролепетала испуганно. — Ты хотел побыть один, а я ворвалась. Прости, я немедленно…
— Мирослава, — тихо позвал он, повернув ко мне голову. Его лица не было видно, но мне хватило и голоса: усталого, несчастного. — Ты можешь остаться?
Упав перед ним на колени, я обхватила руками его голову, прижимая к груди. Укачивала, что-то бормотала, гладила и целовала.
Один нервный срыв на двоих. Бывает.
Пробуждение наступило с головной болью, а я ведь даже не пила. Зато много плакала.
Мне понадобилась минута, чтобы сообразить, где я и что я.
За стеной с кем-то разговаривал Антон.
Часы показывали семь тридцать утра. С кем можно трындеть в такую рань?
Поправив халат и кое-как пригладив волосы, я осторожно выглянула из спальни.
Антон жарил яичницу и болтал по телефону, зажав плечом трубку.
— Только нормальное помещение… Ну в центре… Стоянка, да…
— Доброе утро? — неубедительно предположила я.
Он сбросил звонок, оглянулся, улыбнулся.
— Кофе?
Ой-ей. Вечером не было видно в потемках, зато сейчас полюбуйтесь только: губа разбита, под глазом фингал. Кажется, братская встреча удалась на славу.
— Кофе, — согласилась я, — у тебя молоко хоть есть?
— Сгущенка сойдет?
— О, да.
Антон поставил передо мной тарелку с завтраком, перегнулся, аккуратно коснулся губами моих губ. Он уже успел принять душ, выглядел бодрым, свежим и энергичным. За одну злосчастную ночь умудрился восстать из пепла.
— Ты понимаешь, что примчалась ко мне в халате? — спросил он весело.
— Только в такси и поняла.
— Так сильно соскучилась?
— Просто отвыкла спать одна.
— Это хорошо, — он улыбнулся шире, поморщился от боли в губе, но продолжил улыбаться. — Это очень хорошо.
— Ты меня пугаешь, — сообщила я озадаченно.
Антон еще немного посновал по кухне, досервировывая стол, а потом сел напротив. Уставился на меня, блестя глазами.
— Ну что? — поторопила я его. — Чему мы так радуемся, можно узнать? Кажется, Алеша спустил тебя с лестницы.
— Еще как спустил. Но это совершенно неважно. Я покупаю им с Риммой театр.
— А? — рот распахнулся варежкой. — Как это?
— Ну, выкуплю помещению, сделаю ремонт, оплачу оборудование. Римма как раз села рисовать смету, она женщина расчетливая, хладнокровная. Леха-то точно не способен к административной деятельности, поэтому я и привлекаю его первую жену как совладельца.
— Но это наверное дорого — вдруг взять и ни с того ни с сего стать Карабасом Барабасом?
— Скорее всего. Я выставил на продажу эту квартиру. Да все равно не хватит, — он на мгновение задумался, потом дернул плечом и принялся за еду. — Влезу в кредиты, не впервые же.
— Подожди, — взмолилась я, не успевая за ним. — Что?
— Что? Я все равно собирался переезжать к тебе. Примешь меня нищего и бездомного, Мирослава?
— Ты собираешься ко мне переехать? Насовсем? Навсегда? Со всеми вещами? — переспросила я, чувствуя головокружение.
— Не хочешь? — растерялся он. — Ах да, сгущенка же! Подожди минутку.
Он вскочил, захлопал дверцами шкафчиков, нашел нужный пакет, обернулся.
Я положила вилку, обошла стол и отобрала у него сгущенку. Швырнула ее, не глядя, куда-то в сторону.
Антон следил за мной настороженно, не в состоянии понять реакции.
Кажется, он был готов ко всему. К сердцу прижмет, к черту пошлет, плюнет, поцелует, ну, вы понимаете, да?
Что-то нашло на меня — темное, яростное, жадное. Ухватив в кулак его футболку, я притянула Антона к себе, лицом к лицу. Синяк под глазом наливался фиолетовым.
— Если посмеешь передумать, — хрипло пригрозила я, — если только посмеешь не переехать!
