Он выдохнул — с облегчением. Прижал мою голову к своему плечу.
Я дышала его запахом, дышала, дышала.
В груди медленно раскручивались узлы, которые вот уже несколько дней причиняли тянущую боль.
— Ну вот и договорились, — Антон за руку вернул меня за стол, поцеловал в макушку. — Завтракай уже спокойно. Мы же вчера не ужинали. У меня желудок к спине прилип. Правда, — он вздохнул, — может, не от голода, а от страха. Ну вдруг ты меня не пустишь.
Я показала ему кулак — кто его не пустит? Что за разговоры такие?
— Но, Тош, — теперь, когда стало понятно, что Антон никуда от меня не денется, способность мыслить неохотно восстанавливалась. — Ты думаешь, Алеша примет этот театр?
— Ну, не сразу, — что-то прикидывая в голове, ответил он. — Через некоторое время. Ему просто деваться некуда — из русской драмы он вырос, а в экспериментальном театре не прижился. Директор ведь видел всю эту грязь в комментах, видел, и ничего не удалял, пока я ему судом не пригрозил. Других вариантов в этом городе для Лехи нет.
— Зачем они вообще его взяли?
— Главреж давно на Леху глаз положил, да и Римма настаивала. А вот остальной гадюшник… Плевать на них. Режиссера Римма с собой заберет, остальных Леха сам подберет — сколько актерских курсов он провел? Сколотят новый молодой коллектив. Денег эта затея, конечно, не принесет, искусство вообще не про деньги, но зато все будут при деле.
— Он тебя все равно не простит.
— Ну разумеется. Впрочем, я далек от идеи христианского раскаяния, а вот идея с покупкой индульгенции кажется мне весьма здравой, — Антон ухмыльнулся.
Он был человеком действия.
В любой непонятной ситуации ему нужен был четкий план и поэтапное его исполнение.
Страдания ради страданий не казались ему привлекательным времяпровождением.
— У меня есть просьба, — сказал Антон, подбирая сгущенку.
— Угу. Наверное, пришла пора убрать бабушкины вещи. Тебе понадобится место.
Перемены. Перемены.
Необратимые.
Долгожданные? Вовсе нежданные?
— Это как хочешь, — вернувшись за стол, он протянул руку, поймал мою левую ладонь. — Ты не могла бы взять меня с собой, когда поедешь к отцу в следующий раз? Не оставайся одна в такие важные моменты.
— А я поеду?
— А разве нет? Все равно ведь не утерпишь.
— Возможно, но пока мне вообще не до этого.
— С чего бы это? Чем таким неотложным ты занята? Угрызениями совести? А смысл?
— Ну, — я помялась. — Разве люди не должны терзаться после того, как совершили что-то ужасное? Разве не это признак морали?
— Посмотри на происходящее с другой стороны, — предложил Антон с улыбкой. — Если бы мы с тобой не были такими похотливыми мерзавцами, хрен бы Леха получил собственный театр. Кроме того, мы создали ему такую рекламу, что количество подписчиков его личной страницы увеличилось втрое.
— Тебя послушать — так он нас еще и благодарить должен, — усмехнулась я.
Яичница показалась необыкновенно вкусной, а кофе со сгущенкой и вовсе волшебным.
— Это вряд ли. Но Леха великодушно снизойдет до театра, точно тебе говорю. Все наладится, Мирослава, — заверил он меня. А я взяла и поверила.
Глава 33
Моя кожа выглядела гораздо темнее, чем у Антона, и этот контраст завораживал. Также как и длинные черные волосы, которые струились по его плечам и груди, и мелкое дробное дыхание, и длинная царапина от шеи до груди, ну простите, я не специально.
Он был полностью в моих руках — теплый, отзывчивый, нежный. Антон занимался любовью вдумчиво и основательно, и его серьезность меня заводила отдельно.
Вы чувствовали себя когда-нибудь самым важным человеком во вселенной? Повелительницей галактик и мирозданий, королевой созвездий и… разнузданной куртизанкой к тому же. Не знаете, бывают повелительницы-куртизанки? Не суть, я стану первой.
Где-то звонил телефон, на него никто не обращал внимания.
Из открытых окон донолись голоса соседок, громко обсуждающих огурцы в проулке.
Все эти обыденные звуки, привычные запахи, наивные цветочки на наволочке, скомканные простыни под коленями плотно переплетались с ощущением обжигающей новизны. Да привыкну ли хоть когда-нибудь к Антону — внутри этого дома, внутри меня самой?
Кожа горела огнем, губы горели огнем — слишком много прикосновений, но остановиться не было никакой возможности. Плавность ритму задавала гипнотическая медитативность, размеренная необратимость, и даже случись сейчас апокалипсис, вряд ли он мог бы на что-то повлиять.
В таком положении — сверху — я предоставляла полный доступ к своему телу, чем Антон охотно и пользовался. Я уже не понимала, где его руки и что именно они со мной вытворяют, удовольствие накатывало волнами на самой границе чувствительности, и нужно было еще совсем немного, чуть-чуть…
О-о-о-ох.
Распластавшись по Антону, я не спешила выпускать его из себя.
Отяжелев и обессилев, просто хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
Антон не противился ни моему весу, ни тому, что наша кожа слиплась от пота. Просто перебирал мои волосы, поглаживая другой ладонью по спине.
— Знаешь, — спустя довольно продолжительное время, хрипло пробормотала я. Голос сорвался еще ночью. — Мне надо как-то перестать относиться тебе как к трофею, который я заполучила, сразив целую орду соперников. Будь моя воля, я бы на тебя штамп поставила «мое» и посадила бы у твоих ног цепного пса, который рычал бы на каждую тетку, которая захотела бы приблизиться.
Он засмеялся.
— Все повелительницы-куртизанки такие ревнивые?
Я что, вслух это сказала?
Но даже на то, чтобы смутиться, меня сейчас не хватило. Только прикусить зубами плечо Антона, совсем осторожно, не думайте, что я совсем уж озверела.
— Ты первая женщина в мире, которая относится ко мне как к трофею, — проговорил Антон едва не хвастливо. — И полагаю, что единственная.
— Очень на это надеюсь.
Скатившись с него, я упала на спину и посмотрела на потолок. Белый.
— Это был десертный секс, — сообщила глубокомысленно.
— А?
— Ну, когда ты уже так объелся, что даже вздохнуть не можешь, а все равно хочется тортика.
— Мирослава-а-а, — простонал он.
— Что? Это моя теория классификации секса.
— Боже ты мой.
— Смотри: секс-фастфуд, это когда ты слишком голоден, чтобы выбирать еду. Тебе надо что-то съесть немедленно, а то кирдык. Помнишь, как ты примчался с работы и разложил меня прям на веранде, даже садовые перчатки не дал снять… Я потом специально ходила смотреть, видно ли нас было из-за забора, повезло, что сирень густая, а то соседи получили бы шок-контент, который не ждали. Еще бывает секс как комплексный обед, ты плавно переходишь от салата к супу, от поцелуев к оральным ласкам, ну, классика. В отличие от секса-фуршета, где ты пробуешь то одно, то другое, всего понемногу, порой весьма странные сочетания вроде креветок и шоколада…
— Ну спасибо тебе, — сказал Антон иронично, — теперь и гамбургера не съесть, чтобы не возбудиться. Не говоря уж о креветках и шоколаде.
У него снова зазвонил телефон — в который раз за воскресное утро.
Антон потянулся через меня, задержался, чтобы поцеловать в живот, достал мобильник и поморщился. Показал мне: бледная Лиза.
Я лежала достаточно близко, чтобы услышать поток ее возмущения.
— Как ты мог отменить поездку на море, Антон, — сердито выговаривала она. — Разве так можно? Пообещал — и не сделал!
— Море придумала Римма, чтобы Леха отошел от развода, — он отвечал с привычной ленивым терпением, — вы были просто за компанию. Леха передумал ехать, значит, все отменилось.
— Но Арина уже настроилась, мы купили сарафаны. Как ты можешь так поступать с ребенком!
— Поедете на море в осенние каникулы. Сейчас не до этого. Я сам поговорю с Ариной, она разумная девочка…
— Это свинство с твоей стороны.
— Лиза, я могу делать со своими деньгами все, что мне вздумается.
