– Герман Маркович – старый дурак, – злорадно фыркнула Вика. – Засуньте его себе в задницу, вашего Германа Марковича… Чтоб ему пусто было!
На Эмму было страшно смотреть. Она побледнела, потом покраснела, затем начала синеть и трястись.
– По-моему, это вам, многоуважаемая Эмма, требуется доктор! – любезно сообщила Вика.
Лицо Эммы приобрело уже фиолетовый оттенок. Затем она снова начала бледнеть и прошипела:
– Мало я с вами нянчилась, Виктория Павловна… Имейте же совесть!
– Что? – возмутилась Вика. – Я должна быть благодарна вам за то, дорогая Эмма, что вы шпионили за мной, что вы… что вы на протяжении нескольких лет не давали мне жить… Вы мне надоели! – тоже сорвалась она. – Вы у меня в печенках уже сидите! В дурдом хотите меня запихнуть? – Она вскочила, остановилась перед Эммой и отчеканила: – Не выйдет.
И еще помахала пальцем перед носом Эммы.
– Тварь… – неслышно выдохнула Эмма и вцепилась Вике в волосы.
Вика решила в долгу не оставаться и тоже принялась потрошить Эммин пучок – так, что только шпильки в разные стороны полетели.
Яростно сцепившись, плевали в лицо друг друга такие слова, какие никогда еще не слетали с их нежных губок. И Вика (меланхолично-депрессивное создание, печальный ангел, унылая блеклая дева – раньше) чувствовала, как обжигающая ярость прочищает внутри ее какие-то забытые, давным-давно заросшие, забитые густым илом каналы… Она была живой, она чувствовала, она была способна ненавидеть, способна любить!
– Неблагодарная тварь…
– Щучья морда! Лакированная душа! Мокрица офисная! Зануда, зануда, зануда!!! – Вика повалила Эмму на пол, упала сама и, полулежа, остервенело пинала ту босой ногой.
Эмма вдруг скрючилась, перестала сопротивляться и тихо заскулила. Не от боли, а от унижения. Но Вика моментально опомнилась. Села, на всякий случай провела над Эммой руками. Еще раз.
– Что вы делаете, Виктория Павловна? – тихо, сквозь слезы, выдавила из себя Эмма.
– Проверяю, все ли с вами в порядке… – встревоженно ответила Вика. – Нет, слава богу, все цело. А это что? – Ладонь Вики замерла над Эмминой грудью.
– Что?
– Узелок. Маленький. Вот здесь, справа. Миллиметр, два, от силы… Голубоватого цвета. Я его чувствую – он как голубая точка.
Эмма с ужасом смотрела на Вику.
– Виктория Павловна… Поехали в Москву, правда… Вам там помогут. Поехали, а?
– Глупая, глупая Эмма… – уже без всякой злобы, спокойно произнесла Вика. – На маммографию, срочно. К специалисту! Если операцию сделать в ближайшее время, то ничего удалять не придется. Опухоль доброкачественная, но из тех, которые могут перерождаться. Процесс в самом начале. Все будет хорошо, все – если заняться этим сейчас. Ты останешься здоровой и красивой.
– Вы совсем спятили… – вздохнула Эмма прерывисто. Подумав, добавила осторожно: – Какая маммография, у меня даже не болит ничего!
– Я же говорю – процесс в самом начале. Ты все успеешь, ты все сможешь. Ты ничего не потеряешь. Опухоль – голубая, но вот когда, не дай бог, она станет темно-синего цвета…
Эмма изумленно рассматривала Вику.
– Виктория Павловна… Вик… Вика… – наконец произнесла она каким-то странным голосом, заикаясь. – А ты… Что, болезни умеешь руками определять? С каких это пор? А эти люди, здесь, в деревне… ты тоже им помогла?
– Я не знаю, что со мной, – тихо ответила Вика. – Я не знаю – дар это или проклятие… Но если я могу хоть кому-то помочь – я помогу. Верь мне. Найди специалиста. Хорошего.
Эмма села, откинула назад упавшие на лицо волосы.
– Я совсем вас не узнаю, Виктория… Ты… Вы какая-то другая. Да, правда! – тихо произнесла Эмма. – Как будто… как будто и не сумасшедшая вовсе.
– Смени обстановку. Делай то, что хочешь. Тебе тоже станет лучше.
– Вы меня прямо зомбируете, Виктория Павловна… – осторожно рассмеялась Эмма. – Но если так… Я бы хотела с вами поговорить. По-человечески.
– Говори.
– Викто… Вика. Вика, я люблю твоего мужа.
– Андрея? Его все любят.
– Нет, ты не поняла… Я люблю его.
Сердце у Вики невольно сжалось.
– Так вы любовники с ним, что ли? – мрачно спросила она.
– Боже, какая пошлость… Любовники! Словечко из дешевых мелодрам… Мы с ним любили друг друга. Очень. Очень-очень… До тех пор, Вика, пока Андрей не встретил тебя.
Вика во все глаза смотрела на Эмму и даже не знала, как ей реагировать на подобные откровения.
– Если честно… – торопливо продолжила Эмма, – …если честно, то у тебя нет повода ревновать ко мне мужа. Все, что между нами было, было до тебя…
– А почему я этого не знала? – удивленно спросила Вика. – Впрочем, неважно. – Она взяла Эмму за руку и улыбнулась почти дружески. – Что ты хочешь от меня, Эмма?
– Я хочу, чтобы ты ушла от Андрея, – ответила спокойно Эмма, не вырывая руки. – Сама. Если не сама, то он век этот крест нести будет…
– Я согласна. Я и без твоих просьб собиралась это сделать.
– Андрей – очень хороший! – порывисто воскликнула Эмма.
– Да, – подумав, неуверенно согласилась Вика. – Но я с ним почему-то несчастлива. И он со мной.
– Да, да! – энергично закивала Эмма.
Издалека послышался какой-то шум.
Вика выглянула в окно, увидела знакомый автомобиль, медленно едущий по пыльной дороге.
– Андрей едет… – быстро обернулась она к Эмме. – Иди к нему.
– А ты?
– А я его видеть не могу! – откровенно призналась Вика. – Пусть он хоть сто раз хороший… Пусть уж любит более достойную. Иди-иди… Да! И скажи ему, что я остаюсь. Пусть не ищет меня! – закричала Вика Эмме вслед. – Я знаю, где тут спрятаться… В леса уйду жить, на болота!
* * *
Эмма выбежала на дорогу. Машина Андрея остановилась, он вышел из нее.
– Господи, Эмма… Вы здесь? – ошеломленно произнес он. – Я, кажется, не давал никаких распоряжений… Впрочем, ладно, вы очень кстати!
– Андрей, нам надо поговорить, – сказала она спокойно.
– После. Где Вика? Вы ее видели? Мне объяснили, как найти дом старухи, у которой она живет… Это где-то здесь.
– Я говорила с ней. Она решила уйти от тебя. И ты должен принять ее решение…
– Пожалуйста, без этих дамских глупостей… – поморщился Андрей, поправляя на себе галстук – словно тот душил его. – И не Андрей, а Андрей Владимирович, как мы давным-давно договорились.
У него был усталый, замученный вид. Красные от бессонницы глаза, под ними – темные круги, сизая щетина на круглых щеках. Но таким он нравился Эмме еще больше. Родной… Он был для нее – родной.
И, не в силах сдержаться, она шагнула вперед, обняла его. Ей это было строго-настрого запрещено…
