Видимо, она поступает нечестно, что скрывает от Джона звонки Айво, но она ведь не делает ничего дурного. Беттина решила, что она имеет право кое в чем не советоваться с мужем. Да и что сказать Джону? Что звонил Айво, и они обсуждали пьесу?
— Я только что вернулся с Лазурного Берега. Нортон собирается тебе звонить.
У Беттины заколотилось сердце. Нортон Гесс, ее агент.
— Но я сказал ему, что первый позвоню тебе.
— А в чем дело? — она старалась казаться равнодушной.
Айво рассмеялся:
— А ты как думаешь? В том, что погода в Калифорнии испортилась?
Беттина принужденно посмеялась.
— Нет, дорогая, — он нарочно затягивал с новостями, — дело, конечно, в твоей изумительной пьесе.
— Ну, не томи!
— А ты имей терпение.
— Айво! Довольно!
— Хорошо, хорошо. Нортон говорит, что пьесой заинтересовался не один продюсер, и, такая удача, нашелся достойный театр. Ты не поверишь, но премьеру могут дать уже в конце ноября, в крайнем случае — в начале декабря. — Айво счастливо засмеялся. — Надо ли еще говорить? Нортон хочет, чтобы ты ближайшим рейсом вылетела в Нью-Йорк. Все обсудим при встрече.
— Ты серьезно?
— Конечно. Как никогда.
— Ох, Айво… — Ни в снах, ни в мольбах ей такое не грезилось. — Но что мне делать?
Беттина не знала — плакать ей или смеяться. Айво не надо было объяснять.
— Ты — о муже?
— Да. Что я ему скажу?
— Что написала пьесу, что есть продюсер на Бродвее, который проявляет интерес, что премьера обещает стать сенсацией.
— Не шути.
— Не шучу.
— Когда мне надо приехать?
— Чем скорее, тем лучше. Уверен, тебе сейчас позвонит Нортон. Мне просто хотелось первому сообщить радостную весть, а вообще-то мы с ним только что обсуждали невероятную дату премьеры. Это возможно лишь потому, что по какой-то причине театр оказался незанятым, а для постановки твоей вещи не нужно ни особых костюмов, ни декораций. Вопрос лишь в финансировании, актерах и репетиционном периоде. Чем дольше ты будешь сидеть в Сан-Франциско, тем дальше отодвинется премьера. Прилетай завтра.
— Завтра? — ужаснулась Беттина. — В Нью-Йорк?
Она не была там пять с половиною лет. Айво долго молчал, чтобы Беттина успела переварить услышанное.
— Как хочешь, крошка, тебе решать. Но я на твоем месте вылетел бы уже сегодня.
— Вечером мне надо поговорить с Джоном, а завтра я дам знать Нортону.
Однако Нортон оказался не таким терпеливым, как Айво. Он позвонил через полчаса и без вариантов велел ей быть в Нью-Йорке сегодня вечером.
— Я не могу, это абсурд. У меня — муж и ребенок, мне надо подготовиться, я должна…
В конце концов она уговорила его, что прилетит завтра, но это значит, что предстоит разговор с Джоном, причем лучше поговорить с ним как можно скорей. Она даже хотела заехать к нему на работу, но потом решила дождаться его возвращения. К его приходу она приоделась, предложила ему выпить и пораньше отправила спать Александра.
— Что у тебя на уме, красавица? — с неподдельным интересом спросил Джон, и оба они засмеялись, но Беттина быстро посерьезнела и отставила стакан с виски.
— Мне надо с тобой спокойно поговорить, дорогой. Что бы ты ни подумал, знай, что я очень люблю тебя. — Она замолчала, страшась сказать ему о пьесе. — Потому что я на самом деле очень, очень тебя люблю. И если что-то может перемениться во мне, то не в моей любви.
— Что все это значит? Попробую отгадать. — Сегодня Джон был в игривом настроении. — Ты хочешь перекраситься в блондинку!
Беттина не восприняла его тон и мрачно покачала головой.
— Нет, Джон, речь пойдет о моей пьесе.
— В чем дело? Что нам о ней говорить? — напряженно выговорил Джон.
Она не могла сообщить ему о том, что посылала пьесу Айво, поэтому просто сказала:
— Я отправила рукопись агенту.
— Когда?
— В июле, даже раньше, но он возвратил рукопись на исправление, и я внесла коррективы.
— Зачем?
Беттина на минутку прикрыла глаза, потом вновь открыла и произнесла:
— Потому что я хочу продать ее, Джон. Это то… Я всегда этого хотела. Я должна. Ради себя, ради моего отца. И, не сердись, ради тебя и Александра.
— Не юродствуй! Для меня и Александра нужно лишь одно — чтобы ты сидела дома, с нами.
— Это все, что тебе от меня нужно? — спросила Беттина с невыразимой печалью в глазах.
— Да, все. Ты думаешь, будто это — уважаемая профессия, мадам Драматург? Так вот знай — ничего подобного! Посмотри на своего отца, знаменитого романиста. Думаешь, он был уважаемым человеком?
— Он был гением, — бросилась на защиту Беттина. — Может быть, его не назовешь «уважаемым» в том смысле, который ты вкладываешь в это слово, но он был блестящий, интересный человек. После него остались книги, которые радуют миллионы людей.
— А что он оставил тебе, милая моя? Похотливого старого дружка? Дряхлого пердуна, который взял в жены девятнадцатилетнюю девочку?
— Ты не знаешь, что говоришь, — сказала побледневшая Беттина. — Джон, сейчас не об этом речь. Речь о моей пьесе.
— К черту пьесу! Речь о моей жене, о матери моего сына. Думаешь, мне приятно, что ты якшаешься с такими людьми? Подумай, каково мне.
— Но я не «якшаюсь». Мне надо только слетать в Нью-Йорк и продать пьесу. Через два дня я вернусь домой и буду жить здесь, с тобой и Александром, мою пьесу поставят за три тысячи миль отсюда, в Нью-Йорке. Ты никогда не увидишь ее.
Поняв, что она начала уговаривать Джона, Беттина возненавидела его за то, что он вынудил ее унижаться перед ним. Зачем она сказала, что он не увидит пьесу? Почему он не хочет этого?
— Почему ты так враждебно настроен? Я не понимаю.
Беттина в отчаянии посмотрела на мужа. Она никак не могла успокоиться.
— Конечно не понимаешь, ибо ты получила гнусное воспитание, которого я от всей души не желаю моему сыну. Я хочу, чтобы он вырос нормальным человеком.
Беттина горестно посмотрела на Джона.
— Как ты? Ведь ты у нас один нормальный.
— Конечно, — не замедлил с ответом Джон.
— В таком случае, — сказала Беттина и поднялась с кресла, — я не буду больше спорить с тобой, Джон Филдз. Бог мой, ты даже не понимаешь, где я жила, в какой среде, какие великие люди меня окружали. Другие бы все отдали за то, чтобы пообщаться с ними. Другие, но не ты. Ты запуган и закомплексован. Ты даже ни разу не был в Нью-Йорке. Чего ты боишься? Ладно, завтра я уеду, продам пьесу и вернусь. И если тебе это не нравится, то можешь успокоиться — к концу недели я уже буду дома и буду заниматься тем, что делала всегда: готовить, убирать твою постель, заботиться о нашем сыне.
