— Что?
Он криво улыбнулся.
— Теперь уже я шокировал тебя.
— Что это значит, Сол? Ты говоришь так, будто я племенная кобыла или инкубатор. — Ее глаза засверкали от ярости. — Я не женщина, с которой ты занимаешься любовью, а твоя жена!
Он любовно и снисходительно покачал головой.
— Раньше стоило тебе забеременеть, как ты превращалась в маленькую тигрицу, — мягко сказал он.
Она фыркнула, соскочила и одернула юбку.
Сол сделал еще один глоток.
— Послушай меня, Тэра… Речь идет об ответственности. Если мужчина занимается любовью с женщиной — даже если это его жена, которую он хорошо знает и очень любит, — у него есть перед ней обязательства.
Тэра нахмурилась. Она была сбита с толку.
— Например, он обязан защитить женщину от нежелательной беременности. А как он может это сделать, если не знает, что такое может случиться? — Он бросил на Тэру взгляд, от которого та вздрогнула. — И она тоже имеет обязательства перед мужчиной, потому что их тела — одна плоть. Не в пример всему остальному.
Тэра проглотила комок в горле. Куда он клонит? Она понимала только одно — речь идет о доверии.
Ее снова охватило чувство вины.
Она вдруг увидела себя с Майклом Ольшаком — ее голова лежит на его плече, рука обнимает за талию, его рука делает то же. У нее упало сердце.
Но, с другой стороны, в этом не было ничего плохого. Ни предательства, ни вероломства. Тогда почему же она не рассказала обо всем Солу? Так ли уж это безобидно?
— Как бы там ни было, — сказал муж, прерывая ее мысли, — ты не знала, что можешь забеременеть. Поэтому прости меня за морализаторство.
У Тэры пересохло во рту. Она ощущала себя трепещущей мышью, загипнотизированной взглядом кота. Она отвернулась. Возьми себя в руки! Будь благоразумной!
— Прощаю, — сказала она, изо всех сил постаравшись, чтобы голос был легким, как хорошо взбитое суфле.
Сол посмотрел на нее долгим взглядом, а затем улыбнулся.
— Итак, — медленно сказал он, — еще один ребенок…
— Да. Странно. Похоже на чудо.
— В самом деле. — Он повертел стакан в длинных пальцах. — Надеюсь, что я не слишком стар для этого.
— Стар? — удивилась Тэра.
Она никогда не думала о муже как о старом человеке. В нем было больше энергии, силы и жизни, чем в целом выводке знакомых мужчин, на двадцать лет моложе его.
— Когда этому ребенку будет столько же, сколько сейчас Алессандре, меня, скорее всего, уже не будет на свете, — сухо напомнил он.
— Сол, нет!
— Это просто констатация факта.
Ксавьер внимательно посмотрел на нее.
— Тэра, этот ребенок — замена Алессандре?
— Нет! — с жаром воскликнула она, а затем похолодела.
Возможно, Сол в чем-то прав. Его слова неумолимо напоминали о потере. О том, что Алессандра отныне стала чужой.
— Нет, — твердо повторила она. — Во всяком случае, на уровне сознания. Никакой ребенок не заменит Алессандру. И он не был запланирован. Просто возник как дар. Дар любви.
Лицо Сола отразило спокойный, покорный скептицизм, и Тэра с ужасом почувствовала, что в их отношениях наметилась трещина. На мгновение она даже подумала о Соле и других женщинах. Если мужчина занимается любовью с женщиной…
Сол с другой. Она не вынесет этого.
Она опустилась на пол, обняла его колени и провела ладонями по бедрам.
— Доктор сказал, что это вполне безопасно, если не слишком увлекаться.
Ксавьер чмокнул ее в нос.
— Всему свое время, — таинственно сказал он.
— Дорогой, — пробормотала Тэра, положив голову ему на колени. — Пожалуйста…
Тишину, прерывавшуюся лишь их дыханием, разорвал звонок телефона. Сол не шелохнулся.
Потрясенные родители услышали голос Алессандры, записывавшийся на ленту автоответчика:
— Мама, папа, это я. Я хочу приехать домой.
Рафаэль расхаживал взад и вперед по студии матери. День за окном походил на страстное, с полуопущенными веками, лицо танцовщицы фламенко. Начали собираться облака, сбиваясь в стадо под напором настойчивого юго-западного ветра, пришедшего с далекой Атлантики. Бледный оливково-зеленый свет лежал на виноградниках и придавал крыше винодельни оттенок тусклого золота.
В этой атмосфере приближения грозы Рафаэль ожидал прибытия членов семьи на объявленный им сбор. Ожидал мать, сестру и племянника, которые были в заговоре против его жены с намерением превратить ее жизнь в ад. А он — единственный, кто мог обуздать их, — все это время упрямо отказывался видеть глубину этого ада и едва не опоздал. Никогда в жизни он не испытывал такого стыда и чувства вины.
Он остановился перед одной из последних картин матери. Работа была почти закончена. Много лет Рафаэль пытался заставить себя честно взглянуть на ее картины, смело посмотреть в лицо их дикому своенравию, хаосу и ярости. Но раньше Савентосу это не удавалось, а в последние месяцы он вообще избегал смотреть на них.
Теперь он с содроганием разглядывал хлесткие мазки черного, красного и зеленого, редкие кроваво-красные кляксы, перекошенные лиловые овалы, походившие на улыбку дьявола. Бешенство. Неудовлетворенность. Неистовая битва, которая никогда не кончается.
Некоторые психиатры сочли бы это работой умалишенного, человека с расстроенной психикой. Но нет. Его мать пугающе здорова и прекрасно сознает, что делает, — старается свести с ума других. Тех, кто смеет посягать на ее территорию. Территорию пчелиной матки.
Рафаэль размышлял над этим несколько дней. С того самого вечера, когда мать зашла слишком далеко.
Когда Алессандра съежилась, он пришел в ужас от ощущения, что может потерять ее.
При одном воспоминании об этом сердце дало сбой. Жизнь без Алессандры — это не жизнь. Но когда волна страха улеглась, Рафаэль осознал, что их возрастающая любовь одержит верх над всем злом, горечью и бедами.
По-видимому, во всем виновато вино, с иронической улыбкой подумал он. Вино развязало матери язык. Он вышел из-под ее контроля и высунулся, как змеиное жало, упругое и беспощадное.
Весь тот день Алессандра находилась на грани нервного срыва. Утром, обнаружив ее в ванной с какими-то пробирками для химического эксперимента, Рафаэль вдруг вышел из себя и накричал на жену, не желая участвовать в очередном бесконечном разговоре о детях.
На этот раз они действительно поссорились. Кончилось тем, что она шарахнулась от него, как оскорбленная породистая лошадь, и убежала. Через какое-то время Рафаэль стал искать ее, чтобы извиниться, и нашел сильно взволнованной. Она теребила косу и даже тянула ее в рот, как делает ребенок с одеялом, под которым ищет защиты.
