Нет, нельзя предаваться игре воображения. В ней нет правил и нет победителей. Есть только проигравшие. Это может затянуть. Одурачить.
Я тряхнула головой, прогоняя прочь неуместные мысли. Избавляясь от наваждения.
— Макар, а как так получилось, что ты возобновил общение с Дмитрием Борисовичем? Ты его простил? — спросила я, вновь принимая серьезный вид.
С лица Макара резко стерлась улыбка. Он крутанул регулятор громкости, убавив звук.
— Да вот как-то получилось, — ответил он так, словно сам был удивлен такому исходу. — Отец следил за моим участием в тестах Гран-при. В иностранных новостях как-то разузнал об аварии. Посчитал, что со мной что-то серьезное случилось, и приехал, но, как оказалось, зря он проделал такой путь. Все со мной было нормально. Так потихоньку и начали общаться.
Авария?
Столько времени уже прошло, а я ведь даже толком ничего не узнала о Макаре.
— Что за авария? — пробормотала с настороженностью, ощутив участившуюся пульсацию в висках.
— Да обычное дело. Говорю же, ничего серьезного, — отделался он общими фразами и крепче стиснул руль пальцами. Очевидно, Макар не желал об этом распространяться.
— А где... Где ты был эти два года?
— Да много где. А так большую часть времени я провел в Израиле, — не внес он никакой ясности.
Израиль...
Весьма странный выбор, учитывая тот факт, что Макара всегда тянуло в сторону Азии.
Филиппины, Индонезия, Таиланд. Израиля в этом списке точно никогда не было.
— Ты все еще участвуешь в гонках? — следом спросила я, предположив, что его выбор мог быть связан с ними.
— Уже не участвую. Я завязал с автоспортом. Окончательно, — отреагировал как-то неохотно, вынужденно.
И вновь он удивил меня.
Прежний Макар ни за что не оставил бы гонки. В них он видел свое предназначение. Свой смысл жизни.
Макар, которого я знала, жил не от вечеринки к вечеринке, а от заезда к заезду.
— А почему ты завязал? — выдохнула я растерянно.
— Потерял чувствительность в левой стопе. Не мог выжимать сцепление.
Так вот чем обусловлены эти перемены. Вот, почему Макар пересел на автоматическую коробку передач.
— Это последствия аварии? Надеюсь, ничего серьезного?
— Нет, — улыбнулся Макар, встретившись со мной теплым взглядом. — Но мне приятно, что ты волнуешься.
— Поэтому ты хромаешь? — предположила я, вспомнив наш поход в зоопарк.
Макар посмотрел на меня с прищуром и предпочел уйти от прямого ответа:
— А что, так сильно заметно?
— Не сильно, но заметно, — заторможенно вымолвила.
— Немного побаливает еще, но скоро уже пройдет, — ответил он бодро, и прозвучало это весьма обнадеживающе.
Как бы я ни относилась к нему, я за него волновалась.
Всё-таки он отец моего ребенка. И хотелось бы видеть его здоровым и полным сил.
Ох. Что-то меня понесло...
Вскоре мы приехали к больнице.
Макар оставил люк чуть приоткрытым, поскольку Обеликса пришлось держать в машине. У администраторской нас уже ждали, поэтому сразу же проводили к палате, где лежал Дмитрий Борисович.
А затем я вновь включила "заднюю", и Макару пришлось уговаривать меня.
— Нет, Макар, вам надо поговорить наедине, — отнекивалась я, мотая головой из стороны в сторону.
— Ты войдешь со мной. Либо вместе, либо никак — выбор за тобой! — буквально напирал он, накрывая ладонями мои плечи, сжимая их и буравя меня пытливым взглядом.
И я сдалась под натиском, за что он наградил меня благодарной улыбкой.
Макар постучался в дверь, распахнул ее и я вошла в палату вслед за ним.
— Ну надо же. А я уж думал, не доживу, — хрипящим голосом произнес Дмитрий Борисович, заприметив нас в дверях.
Глава 24. Поздно...
— Как же здорово, что ты пришел. Да еще и не один, — с уставшей улыбкой на потрескавшихся губах произнес отец Макара и переглянулся со мной. — Это добрый знак. Должен быть добрым.
— Очень на это надеюсь, — отозвался Макар, возвышаясь над больничной койкой и включая подсветку над ней.
Неяркую, тем не менее теперь мне удалось получше рассмотреть моего бывшего начальника... Деда моего ребенка.
Дмитрий Борисович выглядел очень плохо. За то время, что я его не видела, он сильно изменился. Как сказал Макар — сдал.
Он осунулся, существенно потеряв в весе. Кожа его приобрела землистый оттенок. Ввалившиеся щеки обросли седой щетиной. Под потускневшими глазами с поникшими уголками проявлялись темные круги.
Прежде статный мужчина за каких-то пару недель изменился до неузнаваемости. Он превратился в немощного старика.
Это печальное зрелище. И до того пугающее. Берущее за живое.
— Ну как ты? — поинтересовался Макар, ободряюще похлопав отца по бедру.
— Как на курорте, — пытался мужчина юморить сквозь болезненное хрипение. — Все тут носятся вокруг меня. То одно поднесут, то другое. Сестрицы всю задницу мне истыкали уже. Подохнуть спокойно не дают. Вот на кой хрен ты меня сюда положил? Что ты возишься со мной?
Макар присмотрелся к аппаратуре, где на экране транслировались жизненные показатели Дмитрия Борисовича, и сдвинул брови к переносице.
Знать не знаю, что он там углядел, но, должно быть, ничего хорошего.
— Так надо, отец. Сначала ты со мной, теперь моя очередь, — ответил Макар с нажимом. — Лучше скажи, тебе обезболивающее когда давали в последний раз?
— Час назад. Все нормально. Мне уже полегчало, — лгал Дмитрий Борисович.
Не хотел расстраивать сына, но вся мучительная боль и так отражалась у него на лице. При малейшем движении. При каждом глубоком вздохе.
Странно, но он совсем не удивился моему появлению. И даже не поинтересовался, почему я пришла вместе с Макаром.
А я же места себе не находила. Смотрела куда угодно, но только не на Дмитрия Борисовича.
Ужасно больно было видеть в нем угасающего человека. Тающего прямо на глазах.
— Это хорошо, потому что мне нужно тебе кое-что рассказать, — сказал Макар несколько нервно, покосился на меня. Он словно искал во мне поддержку.
Я буквально заставила себя пройти ближе к нему. Остановилась у подножия кровати и обняла себя руками. Волнительно было до трясучки.
— Та-а-ак, — подозрительно прищурился Дмитрий Борисович, перевел взгляд с меня обратно на Макара. — Неужто вы вместе?
— Я бы так не сказал, но мы были когда-то вместе. Два года назад.
Мужчина вздохнул, поджав тонкие губы. Он попытался принять сидячее положение, но любое движение доставляло ему боль. Хоть он и старался не показывать вида.
Макар заботливо помог ему справиться с подушкой. Он поправил ее, подложил ему под спину.
— Так странно, — произнес Дмитрий Борисович наконец-то. Задумчиво. Мысленно он вел рассуждения, а потом решил их озвучить: — Алён, ты ведь всегда казалась мне здравомыслящей девушкой, но что... Что ты нашла в моем сыне? Он же упрямец, раздолбаем был.
Удивительно, но даже будучи при смерти, этот мужчина не упускал возможности подколоть Макара.
Он заставил меня улыбнуться. На миг забыть, по какой причине мы здесь находились.
Я посмотрела на Макара, а тот тоже всячески подавлял улыбку.
— Не знаю, так уж сложилось, — ответила я почти беззвучно и совершенно беззлобно.
— А если серьезно, то я подозревал, что вас двоих связывало что-то. Так... лишь предположения, — следом Дмитрий Борисович застал меня врасплох.
И Макара, судя по всему, тоже.
Улыбка резко сошла с лица. Он встрепенулся. А я попятилась назад и, потеряв устойчивость в ногах, опустилась на стул, стоявший у стеночки напротив больничной кровати.
Что?
Неужели его отношение ко мне обуславливалось тем, что он знал обо мне и Макаре? И повышение я добилась не своим трудом? И поблажки все эти были неспроста?
— Не понял... Что еще за предположения? — пришел Макар в изумление, он струной натянулся, напрягся.
— Ну ты же мне рассказывал о той девушке, которую по глупости своей упустил. По твоим довольно красочным рассказам я нарисовал себе ее портрет, — перевел мужчина на меня взгляд, от которого я сгорбилась. — И почему-то первой мне на ум пришла Алёна. Не могу найти этому объяснений. Совпадений было уж больно много.
