— Тебе надо в душ, — серьезно?
— Я не грязная, — цежу сквозь зубы.
— Снежана, — предостерегающе произносит он. И в этот момент я испытываю, что-то сродни удовлетворения, видя на его лице злость. — Иди в душ. Считаю до трех или я отведу тебя туда сам.
— Я не грязная. Не грязная! — топаю со всей силы ногой. Так сильно, что боль разлетается по всей ноге, словно в нее воткнули тысячи иголок. — Не грязная! — вновь кричу я. Еще чуть-чуть и слезы в очередной раз зальют мое намалеванное некогда лицо. — Не грязная, — на автомате повторяю я, смотря на то, как Даня берет меня под руку и ведет за собой в ванную.
— Я не знаю, что ты там нахуевертила в своей голове. Но на тебе реально грязь. Лесная. Ты свои руки видела? — поднимает их, демонстрируя мне ладони с реально засохшей грязью. Легонько подталкивает меня к зеркалу.
Платье грязное. И судя по тому, что оно больше не облегает мою грудь, сзади молния застегнута не до конца. Ну да, Игорь же пытался его снять.
На лице, помимо размазавшейся туши, тоже есть следы грязи. Но это ерунда. А вот засохшая кровь — нет. Взгляд цепляется за нижнюю губу. Точно. Он же меня ударил и разбил губу. Почему-то я совсем не чувствую боли. А вот облегчение — да. Даня подавал мне салфетки не от брезгливости.
— Я не ненавижу тебя, — зачем-то произношу я. — Забудь вообще о том, что я сейчас говорила. Просто… просто надо кого-то обвинить, чтобы самой стало легче. Мерзкая человеческая натура.
И вновь молчание. И только звук расстегиваемой на платье молнии нарушает эту раздражающую тишину. Поднимаю руки вверх, как только Даня принимается стягивать его с меня. Он наклоняется на корточки и начинает снимать с меня чулки, внешний вид которых далек от первоначального. Почему-то от этого становится жуть как обидно. Столько стараний и что из этого вышло?
— Они предназначались для тебя.
— Ну вот я их и снимаю, — произносит тихо, едва заметно улыбнувшись. — Худое несуразное дите в шапке с помпоном, пришедшее ко мне в здание на рынок, это, я так понимаю, была ты.
— Да. Груди и такой задницы у меня тогда не было. Наверное, поэтому не запомнилась.
— Ну почему же? Запомнилась, пусть и не внешностью. Пятнадцатилетние дети никогда не приходили ко мне устраиваться на работу, — выпрямляется во весь рост, возвышаясь надо мной. — Я не привык вмешиваться в чужие жизни, тем более, если меня об этом не просят. Как человек, который мог оказаться в детдоме при живой матери и бабке, смело могу тебе сказать, что не стал бы отправлять кого-то в детский дом по велению левой пятки. Я не обращался ни в какую опеку. И я не шучу. Откуда ты вообще это взяла? — смотрю на него и понимаю, что не врет. Но ведь не бывает таких совпадений. — Ну?
— Когда я возвращалась домой, папа сидел на скамейке. Пьяный, — нехотя добавляю я. — Я стала его поднимать, но без толку. Ко мне подошел парень, сказал, что он от тебя. Помог мне дотащить папу до квартиры. Я думала, он скажет про то, что ты передумал и меня берут на работу, а он просто дотащил его до нашей комнаты и ушел. Это уже потом до меня дошло, что он увидел условия, в которых я живу и рассказал тебе. А дальше звонок в опеку.
— Я не помню, кого отправлял, но с какой целью — да. Чтобы он догнал тебя и дал денег. Ни о какой опеке речи не шло. И о том, что твой отец имел тесную дружбу с алкоголем, я узнал только тогда, когда мне собрали на тебя информацию в этот раз. Денег, я так понимаю, ты тогда не получила.
Шумно сглатываю, пытаясь проанализировать сказанное. А это офигеть как тяжело. Осознавать, что столько времени ненавидела человека за то, чего он не делал… мягко говоря, неприятно.
Глава 41
Глава 41
Вот теперь уже молчу я, не зная, что сказать. И совершенно не сопротивляюсь, когда Кротов снимает с меня белье и подталкивает в душевую кабину. Я была уверена, что он включит воду и уйдет, но вместо этого смотрю, как он избавляет себя от одежды. Всей. Никогда не видела его полностью голым. И сейчас не успеваю рассмотреть, ибо он оказывается со мной в душевой кабине. Включает кран и на нас тут же льется теплая вода.
Перехватывает меня за подбородок и приподнимает вверх. Из-за льющейся воды не могу сфокусировать взгляд, но отчетливо слышу:
— Все будет нормально, — выдыхает мне в губы, едва касаясь уголка рта.
— Я хочу, чтобы было хорошо.
— Было — это прошедшее время.
— Тогда стало. Стало хорошо.
— Маг из меня не очень выходит, но постараюсь наволшебить что-нибудь хорошее, — подносит палец к моей щеке и начинает оттирать то ли размазанную тушь, то ли карандаш. — Когда ты писала мне сообщение, я только ехал домой. У меня были планы заехать к тебе. Как это часто бывает — у дураков мысли сходятся. Сюрприз епта. Мне только, после того как ты села в такси, сообщили, что ты едешь ко мне. Признаться, мне так это понравилось, что домой я мчался, чтобы оказаться там раньше тебя. Но все вышло, как всегда, через одно место, — наверное, в такой ситуации неуместно улыбаться, но делаю я именно это. — А ты, значит, готовилась.
— Ага. Даже упаковку презервативов купила в аптеке и не сгорела со стыда. Хотя фармацевт, как специально, взяла и переспросила громче чем стоило. Дура.
На мой комментарий Кротов усмехается и тянется за флаконом. Наливает на руку гель для душа и берет мои ладони. Намыливает их, стирая грязь. Сейчас я впервые чувствую, как саднит кожа, так как на левой ладони оказывается есть ссадины.
— Ну, если уж ты их сама купила вместо напальчников, тогда все. Однозначно мы переходим на новый уровень. Гуляем.
— Ага. Только у меня их больше нет. Они покоятся где-то на дороге, куда их выбросил Савицкий, — вот зачем я это ляпнула? Ну не дура ли? — Я не это имела в виду. Он просто разозлился, когда нашел их в моей сумочке, треснул меня упаковкой по лицу и выбросил в окно. Но он меня не трогал. Ну, в другом смысле, — опускаю взгляд на его грудь, не в состоянии придумать что-нибудь, что унесет меня подальше от этой темы. Все звучит крайне убого. — А вообще, я тщательно готовилась к встрече и была красивее, чем сейчас, — ляпаю очередную ерунду, которая приходит на ум.
— Да ты и сейчас красивая, только малость зареванная.
— Гормоны шалят, — пожимаю плечами, поднимая на него взгляд. И тут же закрываю глаза, подставляя лицо под воду.
Он прижимает меня к себе за талию, и я только сейчас осознаю, что я не просто стою перед ним голая. Я касаюсь его грудью. Впервые за свои почти двадцать два года прижимаюсь к кому-то голой. Эта мысль меня не страшит, а почему-то забавляет. Но как только Даня прикасается к моим губам, веселье улетучивается в неизвестном направлении. Мне не то, что бы больно, но губу жжет. Поняв это, он отстраняется. Вдвойне обидно, что теперь даже не поцеловаться.
— Прости, — произносит еле слышно под звук льющейся воды и разворачивает меня к себе спиной. Убирает мои мокрые волосы на бок и целует в шею. Вновь тянется за гелем для душа и щедро наливает на руки.
Проводит ладонями по моей шее, плечам. Последние он массирует особенно тщательно. Ловлю себя на мысли, что сама жмусь к нему спиной. И желаю, чтобы он трогал меня везде. Так и хочется сказать вслух «прекрати деликатничать», но не успеваю. Чувствую, как его ладони перемещаются на грудь. Это не поддается здравому смыслу и наверняка ненормально — хотеть чего-то такого, после случившегося. Но я хочу. Действительно хочу.
Он гладит мою грудь, легонько сжимает, обводит большим пальцем сосок, от чего тот моментально твердеет.
Когда его ладонь скользит вниз по животу и касается лобка, я невольно напрягаюсь и накрываю его руку своей, но тут же одергиваю себя, понимая чьи это руки. Сжимаю ладони в кулак, когда его пальцы опускаются ниже и касаются меня там. Раскрывают, скользят внутрь и нажимают на клитор. Даня обводит его пальцем, вновь надавливает, вырывая из меня стон, глушащийся от льющейся воды. Я откидываю голову Дане на шею и закрываю глаза, погружаясь в незнакомые ощущения. Всегда боялась трогать себя сама, ассоциируя это с такой же грязью. Глупость несусветная, но дурной голове не объяснить.
