— Холодно?
— Хуево.
На мой ответ я лишь слышу смешок со стороны передних сидений. Точно не от Дани.
— Сейчас будем лечиться, — еле слышно произносит он и подносит к моей руке бутылку. — Давай. Хотя бы несколько глотков.
Выпрямляюсь и беру из Даниной руки бутылку. Отпиваю глоток и тут же поперхиваюсь от обжигающего напитка. Когда по пищеводу разливается тепло, я понимаю, что мне надо еще. Делаю снова глоток и снова. После пятого Даня берет у меня бутылку и отхлебывает сам. Только его один глоток, как мои пять.
— Как ты оказалась в лесу, я примерно понимаю. Сбежала. Я спрошу один раз и больше не буду. Только я хочу услышать правду. Что он успел тебе сделать? Правду, Снежана.
— Ничего, — уверенно произношу я, смотря Дане в глаза. — Его люди вытащили меня из такси, посадили к нему в машину, и мы куда-то поехали.
— Просто ничего? — не надо быть провидицей, чтобы с уверенностью сказать — он мне не верит.
— Он меня ударил, перед тем как остановить машину в лесу. А дальше его ударила я и выбежала из машины. Ты мне не веришь?
— Я такого не говорил. Не додумывай за меня, — протягивает руку к моей щеке и вытирает тыльной стороной ладони слезы.
— Я вообще-то шла к тебе. Точнее ехала.
— Я в курсе. Всегда знал, что сюрпризы до добра не доводят.
— Откуда? И как ты узнал, где я?
— С помощью заклятий, я же маг в каком-то там поколении.
— Пятисотом вроде.
— Ага.
— А если серьезно?
— А если серьезно, у тебя в телефоне был маячок. Звонки тоже отслеживаются, я знал, что такси было заказано на мой адрес.
— И?
— И ты села в него весьма благополучно. Но было бы еще более благополучно, если бы все-таки у тебя под носом была привычная охрана, а не один новый профан. Хотя, если бы не он, все закончилось куда более печально. Вот что случается, когда выполняешь глупые желания женщины.
Мне так многое хочется спросить. Например, куда делся Савицкий, но не успеваю. У Дани звонит телефон. Он хмурится, переводит взгляд на меня, но все же берет трубку.
— Ну ты смертник, я тебе скажу, — замираю, осознавая с кем говорит Даня. — Но редкостный идиот. Думаешь, я не трону тебя из-за твоего папаши? Это твоя ошибка, Игорь.
Даня замолкает и принимается слушать этого урода. А мне почему-то вновь становится страшно, когда наблюдаю за Даниным выражением лица. Что ему такое говорит Савицкий, что он меняется в лице?
— Обязательно, — кладет трубку и переводит на меня взгляд.
— Не бойся. Я разберусь с ним. Позже. На трезвую голову и грамотно. Он не так прост, как кажется, несмотря на идиотские поступки. Только теперь твоя задача, слушаться меня во всем. И если я что-то говорю, значит так надо делать. Ты меня поняла? — киваю, смотря на то, как Даня тянется к карману сиденья и достает салфетки. — Держи. Протри лицо, руки.
Беру салфетки, но воспользоваться ими не спешу. Я не чувствую себя грязной, чтобы ими пользоваться. А вот Даня, судя по тому, как хмуро смотрит на мои губы, так не думает. И тут до меня доходит.
— Что он тебе сказал?
— Неважно, — невозмутимо произносит он, убирая прядь волос с моего лба.
— Нет, важно. Что? Он сказал что-то обо мне, да? Что?
— Я же сказал, неважно, — достает из упаковки салфетку и тянется к моим губам. Я тут же дергаюсь в сторону.
— Что он сказал обо мне? — повторяю по слогам, сквозь зубы.
— Ничего такого, что стоит озвучивать. Передавал пламенный привет снежной леди. То есть тебе.
— И все?
— Нет. Еще про то, что ты ему классно отсосала, — все так же невозмутимо произносит Кротов, от чего во мне поднимается волна гнева.
— Это все неправда. Я ничего такого никогда не делала! Он это специально. Провоцирует.
— Я знаю. Поэтому и сказал — неважно.
— Но ты ему веришь.
— Мое терпение тоже имеет границы. Заканчивай. Вытри хотя бы руки, — вновь протягивает мне упаковку салфеток. А сам смотрит на мои губы. И кажется так брезгливо, что я уже сама начинаю верить в то, что сказал этот мудак.
— Да пошел ты на хер со своими салфетками! — бросаю ему в грудь и вновь чувствую, как еще чуть-чуть и вновь разревусь.
— Мать, ты проштрафилась дважды. Не расплатишься.
— Сплошной пиздеж. Уже трижды. Хотел бы, уже давно оштрафовал. Я осталась на этой работе, потому что уже сама этого хотела, а ты пугаешь, потому что тебе это нравится, хотя сам знаешь, что ничего с меня не возьмешь. Можно уже и признаться.
— Окей, признаюсь. Больше леди не наливать.
— Хреноледи. Какая из меня леди? Одно ходячее недоразумение. Одним матом больше, одним меньше. От этого моя жизнь хуже не станет. Все это присказки. Мои одноклассницы уже в пятнадцать трахались с парнями постарше, матерились как сапожники, и забивали на уроки. Никаких там пятёрок отродясь не было. Гуляли как хотели, попивая пиво около школы. И над ОБЖчником издевались. Чмырили его на чем свет стоял. Только хреноледи и еще две дуры сделали им замечание, чтобы не издевались над ним. И что в итоге?
— Вероятнее всего, вам троим устроили темную.
— А ничего. Ничего плохого с ними за это не случилось. Живут себе припеваючи. И никто их не трогает. Все у них есть. В отличие от… неважно, — замолкаю, понимая, что все это действительно неважно.
Глава 40
Глава 40
Я ему столько всего наговорила. А он хоть бы хны. Двадцать минут полного молчание и мои нервы не пределе.
Напускное спокойствие Дани нервирует, пожалуй, даже больше, чем предложенные им салфетки. А еще мне по-прежнему холодно, несмотря на пальто и порцию обжигающего алкоголя. Руки предательски потрясывает, из-за чего я сильно их сжимаю, пытаясь унять эту непрошенную дрожь. Казалось бы, все обошлось, а на душе тошно и страшно.
Одно дело — прошлое, когда оно только мое и никто не знает о нем. Другое дело — настоящее. Что обо мне на самом деле сейчас думает Даня, даже страшно представить. Как он там говорил ночью у меня в спальне: «я страшно брезглив»? Представляю, что у него сейчас в голове. Он точно не поверил в то, что Савицкий меня не тронул. Несмотря на то, что у меня есть неопровержимое доказательство, умолять его сейчас проверить это опытным путем уж слишком унизительно и тупо. А сам он теперь точно ко мне не притронется.
За своими раздумьями не замечаю, когда открылась дверь машины с моей стороны. Непонимающе смотрю на одного из охранников, который тянет ко мне свои руки.
— Чего надо?
— Он просто отнесет тебя в дом, на тебе обуви нет, — как умалишенной напоминает Даня, стоящий рядом с охранником.
— Не трогай меня, — одергиваю руку незнакомого мне мужика и выхожу из машины. Делаю шаг вперед по мокрому асфальту и плевать на холод. А вот на боль в правой лодыжке нет. Почему-то, когда выходила из леса, я ее не чувствовала.
— Иди сюда, — Даня ловит меня за руку и подхватывает на руки, от чего мне приятно, но стыдно.
— Отпусти, у тебя спина. Совсем дурак? — ничего не отвечает, молча несет меня к дому.
Один из охранников открывает нам дверь в дом и Кротов входит внутрь. У лестницы я все же одергиваю себя.
— Дальше я сама. Ну, не надо, — почти хнычу я и он наконец меня отпускает.
Как только мы заходим в спальню, он стягивает с меня свое пальто. Это паранойя или он действительно смотрит на меня брезгливо? И при этом молчит.
— Только не надо делать вид, что ничего не случилось.
— А я разве делаю?
— Да, делаешь, своим напускным спокойствием. Оно мне на фиг не сдалось. Понял?
— То есть я должен истерить и плакать на пару с тобой? Уверена, что тебе это нужно?
— То, что нужно мне, меня никогда не спрашивали. А делали все по-своему. И вообще, знаешь что, это ты во всем виноват. Ты!
— Я? — вот сейчас наконец-то с лица Кротова слетают спокойствие и невозмутимость.
— Ты! — толкаю его со всей силы в грудь. — Это ты виноват, что я и моя сестра оказались в детском доме. Если бы ты не вмешался в жизнь посторонних людей, моя Леся бы не заболела и не умерла. И я бы не познала радость охренительного общения с Савицким. Ничего бы этого не было. Ничего! — и только вывалив на него копившуюся годами злость и обиду, я осознаю, что это игра в одни ворота. Он не понимает, потому что не помнит меня. — Я приходила устраиваться к тебе на работу аккурат за день до того, как к нам в дом пришла тетка из органов опеки. Угадай, кто ее на нас натравил, после того, как вышвырнул меня как собачонку со словами «детям место с родителями, а если их нет — значит надо искать им замену, а не приключения на тощую задницу»? — по-прежнему молчит, нахмурив брови. В памяти копается? И, судя по сменившемуся выражению лица, он все же вспоминает. — Я тебя ненавидела все эти года. И вот пришла я снова на работу, даже не зная к кому. Я и работать-то особо там и не хотела, если честно. Но как увидела тебя, тогда уж в моей голове заработали шестеренки. Я хотела тебя уничтожить. Совершенно не знала как, но я мечтала хоть капельку испортить тебе жизнь. Да хоть бы в кофе плюнуть. Кстати, я туда ни разу не плевала, — усмехнувшись, произношу я. — А знаешь, что самое удивительное? Все куда-то делось. Я забила на все, — пожимаю плечами. — Мне недавно снилась сестра и так обвиняющее на меня смотрела, а я… а что я? Я влюбилась, — произношу это вслух и даже как-то легче становится. Ровно до того момента, пока Кротов не произносит:
