— Артур, я работала как проклятая, чтобы добиться своего нынешнего положения в твоей фирме, и я не позволю ставить под сомнение свой профессионализм. Можешь сомневаться в чем угодно, но только не в моих профессиональных навыках.
— Именно в твоем профессионализме я и сомневаюсь.
И у него есть на это право. Потому что прямо вслед за этим я слышу, как мой ассистент хихикает за своим столом, а мгновение спустя в дверях возникает…
— Сюрприз, детка! Я выбрался пораньше, — говорит Кевин.
Я изумленно таращусь на него. Кевин. Мой замечательный Кевин. Ярко-малиновый пиджак, шорты цвета хаки, в руке — цветы. Куплены в том же магазинчике, куда я бегала за кофе. Кевин входит в кабинет и, не обращая внимания на Артура, целует меня.
Я делаю шаг назад и ловлю взгляд Артура. Если еще и может идти речь о моем профессионализме, то явно не о рабочем.
— Кевин, это мой шеф Артур, — говорю я. — Артур, это мой друг Кевин.
— Ага, грозный Артур, — весело отзывается Кевин. — Я надеюсь, ты здесь не слишком наседал на мою Хэлли?
Артур окидывает Кевина взглядом, смысл которого очевиден. Голые ноги, на шее золотой медальон с изображением Нептуна. На Виргин-Горда мне нравился этот независимый и очень притягательный стиль Кевина, но сейчас я бы предпочла, чтобы по дороге сюда он заехал в магазин мужской одежды. Артур достаточно умен для того, чтобы не судить по внешности, но видок у Кевина, прямо скажем…
— Что вы здесь делаете? — спрашивает Артур. — Это офис, а не пляж.
— Ладно, не напрягайся, — говорит Кевин.
Артур скрещивает руки на груди.
— Я абсолютно спокоен.
— Да, старик, ты, по-моему, холоден как камень. — Кевин качает головой. — Я прилетел в Нью-Йорк час назад и тут же вспомнил, какой это холодный город. Что погода, что люди. Брр!
— Если вы замерзли, я могу предложить вам брюки, — говорит Артур.
Великолепно. Мой шеф и мой возлюбленный устроили поединок злословия. Не важно, кто из них победит; я в любом случае окажусь проигравшей.
Но Кевин здесь не ради того, чтобы ставить меня в неловкое положение; он тут же меняет тон:
— Прости. Я знаю, что Хэлли занята, а у тебя прорва дел.
Артур молча взирает на него, и Кевин вежливо добавляет:
— Честное слово, сэр, я приношу свои искренние извинения за то, что вломился к вам.
Кажется, шеф умилостивлен. Я блаженно улыбаюсь. Поняв, что все в порядке, Кевин снисходительно продолжает:
— Я и правда не хотел мешать, Артур. Я сейчас свалю и ни волоска на твоей голове не трону.
Это, конечно, фигура речи, но мой шеф абсолютно лыс и очень болезненно воспринимает эти слова. Пытаясь как-то исправить ситуацию, Кевин тут же поправляется:
— То есть ни волоска на голове Хэлли.
— Ты и не представляешь себе, сколько с ними проблем! — Я пытаюсь ему помочь, но получается только хуже. — Мыть, сушить, укладывать… А потом еще мусс и гель.
— Никогда не мог понять, чем они отличаются, — хмыкает Кевин.
Артур поворачивается и вылетает из кабинета.
— На самом деле пышные волосы — это не так уж и хорошо, — громко говорю я, надеясь, что он меня слышит. — Я рассказывала тебе, как десять лет назад Эмили набралась вшей?
В кабинете повисает молчание. Мы с Кевином смотрим друг на друга и еще не знаем, чем все это обернется. А потом, против воли, я начинаю хихикать.
— На Виргин-Горда нет никаких вшей, — со смехом говорит Кевин, подходит и обнимает меня. — Как насчет того, чтобы как следует поцеловаться в честь нашей встречи?
Наши губы тут же встречаются, и я могу смело сказать, что Кевин не прочь прямо сейчас избавиться от одежды и повалить меня на кушетку. Как бы мне того ни хотелось, ясно, что на сегодня мы и так привлекли к себе слишком много внимания. Я легонько целую Кевина, и он меня понимает.
— Наверное, я не могу надеяться, что ты уйдешь с работы пораньше?
— Пораньше, но не прямо сейчас, — отвечаю я.
— А ленч? Здесь неподалеку мой любимый китайский ресторанчик — «Пинг тонг».
— Он уже пятнадцать лет как закрылся.
— Может быть, «Ла Соте»?
— Его тоже нет.
— А где же люди питаются?
— На рабочем месте, — отвечаю я.
— Ладно, ладно, я понял намек, — говорит он и взваливает на плечо свой потрепанный рюкзак. — Тогда я просто поброжу по городу и вернусь вечером. В пять сойдет?
— В шесть. Даже в шесть тридцать.
— Отлично. — Он целует меня в макушку. — Кстати, здорово выглядишь.
— Правда? — счастливо спрашиваю я.
Кевин делает гримасу.
— Я имел в виду, как здорово увидеть тебя! Ты великолепна. Но прямые волосы и черное платье?.. Это не ты.
— Нью-йоркский вариант, — отвечаю я.
В половине седьмого мне становится неуютно. Кевин в городе, а я работаю. Это еще хуже, чем когда я работала и не могла видеться с детьми. По крайней мере они-то хоть развлекались. Лучшее, что я могу сейчас сделать, — это удостовериться, что и мы с Кевином сегодня вечером тоже развлечемся. Если уж он приехал в Нью-Йорк, у меня есть шанс показать ему, как прекрасен этот город. Беллини внесла мое имя в список приглашенных на какую-то сногсшибательную вечеринку.
— Домой? — спрашивает Кевин, когда мы встречаемся с ним на улице, у входа в офис.
— У меня есть идея получше! Я хочу хорошенько повеселиться. — Предвкушая замечательный вечер, я целую его. — Сначала мы пойдем на открытие выставки гималайского искусства.
Кевин с сомнением смотрит на меня.
— А что нам там делать?
— Там будет весело. Один из типичных нью-йоркских вечеров.
— Единственный вечер, который меня устроит, — с тобой в постели.
— Позже, — отвечаю я, целуя его в нос. — Ты хоть что-нибудь знаешь о гималайском искусстве?
— Нет! Но если оно тебе так нравится, пойдем. Совсем как в школе: ты пытаешься чему-то учить меня.
Мы идем в Музей искусств на пересечении Седьмой и Семнадцатой улиц. Изначально все здание было отведено под универмаг «Барни», и владельцы магазинов, свято чтившие «Прада», пришли в ужас, когда какой-то паршивец оттяпал у них половину площади. Но зато половина магазина осталась за ними, и теперь на всеобщее обозрение выставлено еще больше туфель от «Прада», чем раньше, — не только на витрине, но и на ногах дам-патронесс, которые посещают музей.
Перед входом толпа, и мы с Кевином становимся в хвост очереди — под огромным оранжевым плакатом. На нем начертано: «Отпечатки пальцев. XXI век».
— Подумаешь. Такое я и сам могу сделать, — недовольно ворчит Кевин, оставляя отпечаток ладони на стеклянной двери.
Очередь движется медленно, Кевин развлекается тем, что шлепает ладонью по стеклу. Когда мы наконец оказываемся перед широкоплечим, с серьгой в ухе, охранником, я уверенно называю свое имя. Тот сверяется со списком и впускает нас.
