Она дает ей еще одну морковку. Лулу ее съедает и обнюхивает мои руки в поисках следующей. Кэмдин перемещает на меня растерянный взгляд.
— Почему?
— Я была здесь только потому, что твой папа чинил мою машину, — напоминаю я ей. — Он все закончил, так что теперь мне пора уезжать.
— Куда ты поедешь?
Я поднимаюсь и провожу рукой по гриве Лулу.
— Не знаю. Может, в Теннесси.
— Я не хочу, чтобы ты уезжала, — шепчет Кэмдин, ее голос такой тоненький и невинный, что я вспоминаю, что ей всего пять лет, и она этого не понимает. — Почему мы тебе не нравимся?
— Дорогая, дело не в том, что вы мне не нравитесь, — я прижимаюсь губами к ее макушке, убирая волосы с ее милого личика. — Ты смотрела мультфильм «Рапунцель»?
Кэмдин кивает.
— Ну, помнишь, как мама держала ее в той башне?
Снова кивок.
— Вот на что была похожа моя жизнь. Я жила для других. И, как и Рапунцель, я освободилась из своей башни, и теперь могу впервые испытать все эти классные вещи. То, чего я никогда раньше не делала, чтобы найти себя.
Ее взгляд мечется по сараю, а затем возвращается ко мне.
— Так ты нашла себя?
— Да, именно так.
Кэмдин вздыхает, ее переполняют эмоции, которые она, скорее всего, не понимает. Она с нежной мольбой заглядывает мне в глаза.
— Мы можем снова украсть твой аккумулятор.
Я улыбаюсь. Однажды я увидела мой аккумулятор в комнате для запчастей. Я ничего не сказала, потому что обрадовалась тому, что они так хотят, чтобы я осталась, что ради этого готовы украсть детали из моей машины.
— Что?
Кэмдин нервно сглатывает.
— Я не должна была этого говорить.
Я поднимаю ее на руки.
— Наверное, нет, да?
— Нет.
Она обхватывает ладонями мое лицо, как это делает ее отец, когда целует меня.
— Ты вернешься после того, как найдешь себя?
К моим щекам приливает жар.
— Не знаю, но если вернусь, то первым делом приеду к вам, идет?
Ее глаза загораются, и на лице проступает точь-в-точь такая же улыбка, как у Бэррона.
— Договорились. Но на этот раз не беги в магазин.
— Идёт.
Когда мы возвращаемся в дом, Бэррон проверяет в моей машине масло. Я смотрю, как Кэмдин исчезает в доме, и за ней закрывается дверь.
— С Сев все в порядке?
Бэррон кивает.
— В этом вся прелесть детей — они легко забывают.
Эти слова не должны меня ранить, но они ранят. Я бы хотела забыть все те времена, когда из-за мамы чувствовала себя недостаточно хорошей. Мне хочется забежать в дом и обнять Сев, но я не хочу делать им хуже.
Улыбаясь Бэррону, я наблюдаю за его лицом, ожидая, какой будет его реакция. Он прячет эмоции, глядя на поле позади меня. Я обхватываю пальцами его предплечье.
— Ты украл мой аккумулятор.
Бэррон опускает капот моей машины, и на его красивых губах проступает легкая улыбка Капот с лязгом закрывается, а Бэррон поворачивается и опирается на крыло автомобиля.
— Да, украл.
Я стою перед ним с ключами в руке.
— Почему?
— Потому что я хотел, чтобы ты осталась.
Мое сердце ускоряет ход.
— А теперь?
Бэррон тяжело вздыхает, его голос робкий, как будто он надеется, что в любую минуту я скажу: «Шучу, я остаюсь».
— Сейчас… Я думаю, тебе нужно испытать себя. И если в какой-то момент это приведет тебя обратно в мою жизнь, то, полагаю, это судьба.
От его слов у меня щемит сердце.
— Неужели такой парень, как ты, и правда существует?
Я едва могу на него смотреть, боясь потерять. Как бы мне ни было очевидно, что должна уйти, я не хочу этого делать.
Лицо Бэррона искажает то, что я могла бы назвать мучительной болью, и он отворачивается, зарывшись руками в волосы.
— Черт, — горько бурчит Бэррон.
Я хватаю его за рубашку и притягиваю к себе, отказываясь оставлять между нами пространство.
Самое худшее — это когда он меня отпускает. Наши глаза встречаются, и на мгновение замирают друг на друге, вспоминая скрепившую нас связь. Бэррон поднимает руку и теребит в пальцах прядь моих волос. Он смотрит, на зажатые в руке волосы, а затем отпускает их.
Я обнимаю его крепче и выдыхаю сдерживаемый в легких воздух. Я поднимаю руку и упираюсь подбородком ему в грудь, глядя на него снизу-вверх.
Бэррон не улыбается.
— Я всегда буду помнить это… с тобой, — говорит он, пытаясь улыбнуться, но это не стирает из его глаз боль.
— Я тоже.
Он осознает реальность моего ухода, на это больно смотреть, но еще труднее отвести взгляд. Бэррон переводит глаза на мою машину.
— Можешь кое-что мне пообещать?
Я киваю.
Бэррон проводит рукой по моим волосам и не сводит с меня глаз.
— Если ты когда-нибудь снова окажешься в Амарилло, ты приедешь ко мне?
Я утыкаюсь лицом ему в грудь, наслаждаясь связью, которая, как я знаю, исчезнет, как только мы расстанемся. Я не пытаюсь сдерживать слезы, и Бэррон тоже. Его глаза налиты кровью, и кажется, что этот закаленный ковбой может пролить слезу. Но он этого не делает.
— Спасибо, что ворвалась в мою жизнь, — медленно произносит Бэррон, его дыхание касается моей кожи, его слова заполняют мне сердце.
Впитывая его слова, я зажмуриваю глаза, по щекам бегут горячие слезы. Затем он отпускает меня и, отстранившись, поднимает руку, чтобы коснуться моего лица.
— Береги себя, — бормочет он, заправляя мне за ухо прядь моих волос. Еще раз мня поцеловав Бэррон убирает со своей шеи мои ладони, целует костяшки пальцев, а затем отпускает мои руки. — И будь осторожна.
Больше не оглядываясь на меня, он идет к дому.
Мое сердце замирает, а затем бьется быстрее. Три недели назад я не планировала оказаться на этой дороге к ранчо. Не планировала влюбиться в темные, загадочные глаза и двух маленьких девочек, которые смотрели на меня, как на солнце, отчаянно нуждаясь в материнской любви и заботе, когда я была так зависима от того же самого.
Жадная, жаждущая признания, я влезла в их жизнь, не задумываясь о том, что значит ее покинуть. И теперь, когда я ухожу, то не могу отделаться от мысли, что это все неправильно.
На губах испаряется его вкус, сердце умоляет, чтобы Бэррон меня остановил, но, он этого не делает.
34
Должен ли я последовать за ней?
БЭРРОН
Глубоко вздохнув, я смотрю на облако пыли, поднявшееся вслед ее удаляющейся машины. О чем, черт возьми, я думал? Что мне было делать? Умолять ее остаться? Я так не поступлю, только не с ней. Кейси слишком молода и по сути еще ничего не видела за пределами Калифорнии. А если я буду умолять ее остаться, а она этого не хочет, то снова стану парнем, удерживающим рядом с собой девушку вопреки ее желанию уехать.
Поэтому я даю ей уехать, несмотря на незатихающую боль в груди.
Внутри дома мне хочется рухнуть на колени. Это хуже, чем, когда я обнаружил кольцо на тумбочке Тары. Я впустил Кейси в свою жизнь, и мне было намного больнее ее отпустить. Я ожидаю облегчения от того, что она ушла, что больше нет надвигающейся катастрофы от ее возможного отъезда, но его нет.
Меня встречает лишь знакомая пустота. Любви не осталось. Она всегда заканчивается. Это так работает.
Я нахожу Сев у кухонной стойки, у нее в руке нож для масла, а на острове — почти все содержимое холодильника.
— Что ты делаешь?
— Готовлю тебе и нам сэндвичи, — говорит она и, пожав плечами, облизывает нож для масла, а затем снова засовывает его в йогурт.
Оглядев кухню, я замечаю, что здесь только я и она.
— Вот, — говорит Сев, протягивая мне изуродованный кусок хлеба. — О, вымой руки.
Улыбнувшись, я делаю, как она велит. Затем внимательно смотрю на сэндвич.
— Спасибо. А с чем он?
— С йогуртом и индейкой.
