— Она несет полную чушь, — огрызаюсь я.
— Я так и поняла, но у меня были сомнения, и она указала мне на своих подруг Брайони и Сару, кажется, так их звали. Очевидно, они могли ‘поручиться за тебя’, - издевается она.
Оказывается, Эми несла не полную чушь. Я трахал их обеих. Думаю, возможно, одновременно.
— Но я всё же поставила её на место, детка, — Фелисити кладет руку мне на затылок, притягивая мою голову к своей, так что наши глаза встречаются. — Мне насрать на твоё прошлое, важно только твоё будущее. Я просто не горю желанием быть новым другом Эми.
Трахните меня, эта женщина.
Что я сделал, чтобы заслужить её?
Я внутренне пытаюсь сдержать свой гнев из-за того, что Эми так откровенно пыталась разрушить мои отношения.
— Да, держись от неё подальше. От неё одни неприятности, — я целую уголок её рта и прижимаюсь своим лбом к её лбу. — Я люблю тебя, так чертовски сильно.
Я ещё не услышал этих слов в ответ, но я знаю, что они прозвучат. Я всегда был впереди в своих чувствах, и это нормально, если в конце концов она доберется до меня.
Её большой палец гладит меня по щеке, когда наши носы соприкасаются.
— Увидимся на катке. Я буду той, кто наденет номер двадцать два.
— Эванс, что, чёрт возьми, с тобой не так? — кричит тренер Берроуз.
Мы сделали несколько легких упражнений. Зак уже несколько недель не играет хорошо, и его голова была где угодно, только не на льду. Команда поддерживала его, но против " New York Blades," нам нужен наш защитник. Я подъезжаю к нему; он почти не разговаривал с командой с тех пор, как пришел сюда, но на меня даже не взглянул.
— Эй, чувак, что происходит? — я делаю глоток из своего Gatorade и прислоняюсь к стене.
— Ничего, — огрызается он.
— Ну, очевидно, что-то есть. Ты сам не свой последние несколько недель, — я отчаянно пытаюсь провести грань между обязанностями лучшего друга и капитана. Он, как никто другой, должен понимать, что сейчас я говорю от лица капитана. — Тренер гоняет тебя, потому что ты неделями мысленно был где-то не здесь. Ты нужен мне; ты нужен нам, чтобы сегодня вечером ты был на высоте. Итак, скажи мне, что я могу сделать, чтобы помочь?
Он поворачивается и впервые за все время тренировки смотрит на меня.
— Ты можешь помочь мне, если отвалишь.
Что за херня? Это не тот Зак Эванс, которого я знал, мой братан на льду и вне его. Его слова выводят меня из себя, но его тон пронзает меня насквозь.
— Да, что ж, ничего не поделаешь. Так что, соберись, или нам сегодня крышка.
Я качаю головой и начинаю удаляться.
— Ты думаешь, что теперь, когда у тебя есть девушка, ты неприкасаемый? Господи, ты разгуливаешь здесь, как Божий дар. Ты был так погружен в свой собственный идеальный мир, что не видел ничего, кроме неё. Даже твоего так называемого брата и то дерьмо, которое со мной происходит, — он подъезжает ко мне и тычет рукой в грудь. Он выше меня на дюйм и по меньшей мере на десять фунтов, но более того, Зак, может быть, и котенок вне льда, но он рожден для борьбы на нём.
— Что?
Он невесело усмехается.
— Да, я так и думал. Ни хрена не замечаешь, что происходит вокруг тебя.
— Ну, если ты, блядь, мне не скажешь, как я замечу! — кричу я, останавливая остаток тренировки.
Он наклоняется вперед, оказываясь прямо перед моим лицом, гнев переполняет его.
— Я не должен был, чёрт возьми, делать этого. Я всегда был рядом с тобой, чувак, и где ты, когда ты мне нужен? По колено в киске, как всегда, чёрт возьми.
У меня внутри всё переворачивается, и меня тошнит. Он прав. Я не знаю, что заставило его скатиться по наклонной, но я точно знаю, что должен был быть рядом, чтобы защитить его. Моё сердцебиение начинает учащаться, и всё, что я слышу, — это гулкие удары собственного пульса в ушах и острую боль в груди.
— Это Эми, не так ли? Она насмехалась и над Фелисити.
Зак проводит рукой в перчатке по лицу.
— Да, что-то вроде этого, — в его голосе всё ещё слышна горечь. — Вся ситуация — полный пиздец. Моя гребаная жизнь в полном дерьме, — его последние два слова дрожат, а голос ломается. Я никогда не видел, чтобы мой стойкий лучший друг ломался, но сейчас он на грани срыва.
— Ладно, теперь ты меня беспокоишь, просто скажи мне, что…
— Она, блядь, беременна, ясно? Три дня назад она сказала мне, что беременна. Сначала я был напуган, но взволнован, а теперь…Теперь есть сомнения в том, от меня ли.
Что за хуйня.
Мой рот открывается, но слова замирают у меня на языке.
Наконец, он продолжает.
— Новость еще не стала достоянием общественности, но это произойдет. Это Эми. Конечно, это скоро будет во всех новостях. Она позвонила мне прошлой ночью и сказала, что все-таки спала со Шнайдером, и он утверждает, что это его ребенок. Он хочет, чтобы она как можно скорее сделала тест на отцовство, но она говорит, что может быть только мой ребенок, — его смех мрачен. — Очевидно, она любит меня.
Я стою как вкопанный, не реагирую. Откровение Зака крутится у меня в голове, но, кажется, я не понимаю ничего, кроме того, что это плохо. Действительно чертовски плохо. И что самое интересное? Всего через несколько часов ему предстоит сыграть против другого потенциального отца. Я должен сказать тренеру, что его нужно посадить на скамейку запасных; для него небезопасно играть в таком состоянии.
Мой лучший друг втягивает голову в плечи и снимает шлем, проводя рукой по своим мокрым от пота волосам.
— Никто не знает, даже мои родители, и я отчаянно хочу, чтобы так это и оставалось, — затем он поднимает на меня взгляд, его голубые глаза стеклянные, но яростные. — Я буду играть сегодня вечером. Не говори тренеру. При таком раскладе я в шаге от резервной команды, поэтому, пожалуйста, просто сохрани это в тайне.
Я качаю головой.
— Ты же знаешь, я не могу пустить тебя на лёд, когда ты в таком состоянии.
Он сильно тычет меня в грудь рукой в перчатке.
— И сколько раз я держал рот на замке, когда ты играл ещё не до конца готовым? Сколько раз я прикрывал тебя, когда вытаскивал из бара за несколько часов до тренировки? Я разберусь с этим, но скажешь тренеру, и мы с тобой… — он жестом указывает между нами. — С нами будет покончено.
— Он — обуза на льду, — тренер Берроуз поворачивается ко мне, сидящему на скамейке запасных. Начинается третий период, и мы проигрываем. Вся команда разваливается, но Зак играет как в замедленной съемке. Он и Шнайдер пожирали друг друга глазами всю игру, напряжение было ощутимым и граничило со смертельным исходом.
Моя игра ненамного лучше. Я едва ли могу отдать чистый пас, а моя защита в штрафной и за сеткой практически отсутствует. Мои ноги словно отяжелели. Моё тело переполнено адреналином, но мне кажется, что я катаюсь по мелассе.7
Я едва взглянул на Фелисити. Она, наверное, уже понимает, что что-то не так, но я не могу ей сказать. Я безоговорочно доверяю ей, но рассказывать об этом — дело Зака, и я уже слишком много раз подводил его, чтобы рисковать его доверием, наша дружба и так висит на волоске.
— Иди туда, Морган, и, чёрт возьми, возьми себя в руки.
Я надеваю каппу и встаю.
— Понял, тренер.
Болельщики приветствуют меня, когда я возвращаюсь на лёд. Я беру заброшенную шайбу из-за наших ворот и начинаю атаковать. Я полон решимости. Я перехитрил их центрового, сделав фальшивый пас, и вместо этого отдал его Джесси, который летит по правому флангу. Он забирает шайбу и забивает. Раздается сигнал, и мы отыгрываемся. Я поднимаю глаза и вижу, как Фелисити выходит из себя, потрясая кулаком в воздухе, и кривая улыбка растягивает мои губы.
